Новый Дальний Восток: сырьевая метрополия или индустриальный придаток?

За внутри- и внешнеполитическими событиями первой половины февраля — Олимпиадой, украинским противостоянием — осталось практически незамеченной бурная и интересная активность Минвостокразвития по проектированию новой системы управления для Дальнего Востока. А между тем инициативы озвучены новаторские, если не сказать революционные. И они очень серьезно выходят за пределы растиражированной в СМИ идеи перевода на Дальний Восток офисов ряда государственных органов и корпораций.

Предложен достаточно большой инструментарий.

И прежде всего — новые институты развития: Агентства по сопровождению инвестиций и развитию человеческого капитала, Фонд развития ДВ и Забайкалья и ОАО «Дальний Восток». Всё это служит одной идее — развивать Дальний Восток за счет территорий опережающего развития (ТОР), зон, где будут сосредоточены — по замыслу авторов концепций — наиболее мощные производительные силы, способные двинуть Дальний Восток из относительного прозябания к столь же относительному светлому будущему.

Но не может не встревожить то, что сама идеология ТОР, которую обсуждали с осени, на наших глазах начинает претерпевать существенную эволюцию. Если первоначально речь шла о том, что эти зоны должны быть ориентированы на экспорт сырья и его переделов в страны АТР (так называемая экспортоориентированная модель), то сейчас — по итогам февральских совещаний с премьером — задачей ТОР называется «организация несырьевых производств, ориентированных в том числе на экспорт».

Очевидно, что к этому изменению концепции руку приложил сам премьер-министр, отечески наставив руководителей Дальнего Востока: «Там важно наладить несырьевой экспорт, который требует серьезных интеллектуальных усилий. Если там действительно появятся хорошие специалисты, то поступательное развитие этих регионов обеспечено на долгие годы».

С этим было бы смешно не соглашаться, но перед нами встает во весь рост вечно обитающий в деталях дьявол. Вопрос ведь не в наших мечтах и желаниях, вопрос в реальности или нереальности той или иной модели.

У Дальнего Востока есть два конкурентных преимущества — недра и близость к огромным рынкам АТР. Все остальное — удаленность от рынков центральной России и наших промышленных центров, тарифная нагрузка, кадровая и инфраструктурная недостаточность — это недостатки. Используем ли мы наше преимущество, сможем ли мы таким образом запустить никакое не опережающие, а просто развитие, остановить отток экономически активного населения, загрузить транспортную и энергетическую инфраструктуру, снизив тарифы и плату за вход, — вот вопрос вопросов.

А вовсе не в том, что непродвинутые сырьевики хотят строить горно-обогатительные комбинаты (ГОК) и нефтеперекачки, а у нас есть шанс наладить сборку смартфонов или открыть дизайн-бюро, приложив к этому делу «интеллектуальные усилия».

Будущее Дальнего Востока — это создание любых производств, стимулирование любой экономической активности.

Когда никакого продукта не создается, любая экономическая, человеческая активность создает продукт с высокой добавленной стоимостью. Высокой по сравнению с нулем. Лес-кругляк на финской границе под Санкт-Петербургом и лес-кругляк на БАМе под Тындой — это совершенно разные с точки зрения экономики продукты. Это же касается и кубометра газа, и барреля нефти, и тонны угля или окатыша.

Дальнему Востоку нужно эволюционное экономическое развитие, последовательная индустриализация. Эволюционное развитие всегда идет от простого к сложному, от инфузории к человеку, но фокус в том, что без инфузории человек не появится.

Что такое дальневосточное «Сколково»?

ГОК где-нибудь в тысяче километров от ближайшего областного центра. Только ГОК будет покруче. Огромным прорывом можно считать запуск серьезного предприятия с миллиардными инвестициями и новейшими технологиями добычи и обработки полезных ископаемых среди сопок и тайги в отдельно взятом районе, скажем, Амурской области. Причем прорывом не только экономическим или производственным, но и прорывом социальным, прорывом в качестве жизни «медвежьего угла».

Когда в ближайшее Подмосковье приезжает тысяча профессоров, общий уровень образования по огромной московской агломерации растет несущественно, а когда в Богом забытом Олёкминском районе живут и работают сотни опытных геологов, технологов, логистов, организаторов производства, инженеров с дипломами и степенями, то этот же процент здесь же подскакивает на порядки. Это — качественное изменение ситуации. Это и есть живые инновации. Это — то, с чего нужно начинать движение к любому «академгородку». 

Ресурсы Дальнего Востока дают возможность создавать такие производства практически в каждом районе региона — от Чукотки до Байкала. Мы же как будто стыдимся этого. Пора отказываться от устаревшей парадигмы, доминирующей в общественном российском сознании и подхваченной рядом увлеченных чиновников, что, мол, продавать ресурсы — это путь в никуда, это для стран третьего мира, а мы поднялись с колен и стыдно, товарищи, не делать смартфоны.

Смотрите сами: сколько стоил мобильный телефон или компьютер лет 15 назад, а сколько сейчас? А сколько стоили железная руда, уголь, нефть, газ, золото? Да, рынок сырья переживает и свои апогеи, и свои кризисы, но в целом с каждым десятилетием ресурсы, мягко говоря, не дешевеют. Потому, в том числе, что их становится все меньше. При этом не существует риска, что сталеплавильный завод откажется от руды в пользу новомодных эксклюзивных нанобрикетов со стразами, сделанными свободными творческими людьми в новейшем иннопарке.

Ситуация перевернулась с ног на голову, когда так называемый развитый мир лишился монополии на производство индустриальных товаров всех видов — от бумаги до станков и от трусов до плюшевых игрушек. Сейчас уместнее говорить об индустриальных придатках к великим сырьевым державам, таким как Бразилия, Австралия и Россия. Современная сырьевая держава — это Норвегия, Арабские Эмираты, Кувейт. Современная индустриальная — Бангладеш, Индия или Пакистан, где за несколько долларов в месяц люди паяют микросхемы и собирают телевизоры. 

Используя, кстати, действительно дорогие металлы, то есть сырье. Которого у них нет и, что самое главное, никогда не будет. К чему мы стремимся, собираясь за большие государственные деньги готовить «промышленные площадки» для «несырьевого экспорта» не столько в шаговой доступности от рынков Азии, сколько рядом с ее колоссальными производственными площадями?

Нельзя пропустить огромный этап развития экономики и сразу делать микропроцессоры и нанотехнологичные компьютеры. Пора задавить в себе Плеханова. Не перепрыгнуть из деревенской общины в индустриальный социализм. Пробовали. Без особого успеха. Даже призыв к подобного рода прыжкам — путь в никуда, кто бы его не произносил. Реалистичные программы и проекты, которые можно осуществить прямо здесь и прямо сейчас, опираясь на конкретные преимущества и учитывая конкретные недостатки территории, — вот то единственное, что показано Дальнему Востоку.

Нет ничего несовременнее, чем словосочетание «сырьевой придаток». 

Это — ходульный империализм образца XIX века, исходящий из понимания, что где-то есть дешевое сырье, а где-то владелец и прибыль. И дешевое сырье перетекает к Мистеру Твистеру, платящему за него копейки. Где вы видели дешевое сырье в XXI веке? Дешево сегодня только производство. А сырье как раз дорого. А будет еще дороже. И если производство процессоров или автомобилей можно, как показывает опыт, развернуть в любой китайской деревне, то добычу нефти и газа, титана и железа, производство продуктов питания или дерева — только там, где есть соответствующие ресурсы. 

На нашем Дальнем Востоке.