История Фарбера — феноменально уродливая даже на фоне нашей кривоватой действительности и не слишком стройного правосудия.
Причем уродливая со всех сторон и во всех деталях.
Начиная с неизвестной вожжи, попавшей под хвост столичному учителю и заставившей его за неизвестно каким благом отправиться «в народ» делать «малые дела» — будто еще с XIX века не известно, чем такие придури чреваты. Продолжая любовно-криминальной и до сих пор крайне туманной историей, произошедшей в самой деревне. И заканчивая, разумеется, судом, за время которого странного чудака два года держали, как опасного зверя, в клетке, да еще приговорили к семи годам за такую сумму, за которую, умножь ее хоть на десять, хоть на сто, других в это же самое время отпускали, лишь погрозив пальчиком, а сам чудак вел себя так, как будто он не чукча из анекдота про грабли, а светоч разума и свободы.
Более-менее прилично во всем этом выглядит разве что то, что вот только что Фарбера отпустили на условный срок. Слава богу.
Только выйдя на свободу, Фарбер немедленно заявил, что собирается заняться правозащитной деятельностью. Опять черт-те что.
Стыдно признаться, но я до сих пор не совсем понимаю, что это за деятельность такая — правозащитная. То есть можно быть учителем и учить детей. Можно быть водителем и водить машину. И то и другое, понятно, деятельность. Можно быть адвокатом и защищать людей в суде — и это тоже деятельность, хотя многим, слишком многим, кажется, что и тут, вообще, то есть во всем накрывшем планету юридическом мареве, кроется какой-то обман.
Задача — спасать людей от неправого суда, конечно, благородная. Только вот как делать это, если Уголовного кодекса ты не знаешь, а хорошо умеешь только писать посты в социальных сетях или в лучшем случае рисовать?
Зато на правозащитную деятельность выделяются, по слухам, большие деньги — бог его знает, кому и, главное, кем, но слухи ходят.
Факт, во всяком случае, что правозащитная деятельность — очень модное занятие. Вот и Толоконникова с Алёхиной в первых же после освобождения интервью заявили, что будут правозащитницами. Что это значит? Бог весть.
Я себе это представляю так. Ну, в идеале. Рубят, допустим, менты палки. Ловят подгулявшего пацаненка, который к тому же в юношеском задоре посылает их туда, куда теперь печатно нельзя посылать. И тут, как манна небесная, опускается в его карман пакетик с интересными веществами — о-па, готова «двушечка». Ситуация такая, увы, все знают, не редкость. И вот спасти такого юного придурка — и есть задача, достойная правозащитника.
Будет так? То есть, я спрашиваю, именно так и будет? Толоконникова, Алёхина и Фарбер впишутся за парня? Трудно себе представить. Зато, к сожалению, очень легко себе представить борьбу с «кровавым режимом». С несправедливостью мира и дурным устройством вещей — вообще, в целом, без конкретики. Статьи в модных журналах, выступления на международных конференциях или, бери выше, руководство фондом.
В названии этой колонки образованные люди узнали отсылку к поэме английского романтика Перси Шелли «Прометей освобожденный». Название которой у нас обычно переводят как «Освобожденный Прометей», чтобы отличить ее от одноименной трагедии Эсхила, — это знают хорошо образованные люди. (Трагедия эта до нас не дошла, а о содержании ее мы можем судить только по кратким пересказам более поздних античных авторов, по нынешним временам нужно быть «Википедией», чтобы знать и это.)
У Шелли Прометей, едва освободившись из плена, начинает борьбу с кровавым режимом Зевса, который в этой поэме являет собой воплощение вселенского зла. Прометей, напротив, за всё хорошее и против всего плохого — правозащитник, одним словом. Победив Зевса (не без помощи, кстати, иностранного — у Шелли индийского — вмешательства), Прометей устанавливает на Земле вечное царство справедливости, любви и добра.
У Эсхила, насколько мы можем судить, всё было иначе. После освобождения Прометей и Зевс там примирились. Прометей обнаружил, что Зевс вовсе не такой уж кровавый тиран, Зевс признал, что и он был не совсем прав. Учитывая, что в античной трагедии вообще по определению не может быть никакого «развития характера», герои там лишь занимают определенные места — функции, ясно, что Зевс и не был никогда воплощением вселенского зла.
Такую концовку 28-летний Шелли называет слабой — ему кажется, что в мире есть абсолютное добро, абсолютное зло, вместе им не сойтись, а победа добра неизбежна. Трудно не увидеть здесь наследования восторженным идеалам Просвещения.
Ну а уж кто был поумнее — Шелли или Эсхил — я предоставляю решать читателю.
