Жила была девушка Парамита Прадна, 27 лет. У нее была интересная работа в рекламном агентстве Young & Rubicam и твиттер на имя Мита Дюран. Однажды она написала твит «30 часов на работе, и силы еще есть» и через час умерла. Мир на секунду узнал о Парамите Прадна, чтобы тут же забыть о ней. Разве что наткнется на ее твиттер-памятник полуночный сидящий в офисе за срочной работой ее коллега-копирайтер и задумается над своей судьбой.
Сюжет с безвременно сгоревшей на работе молодостью не нов и даже уже не сенсационен. В августе офисный мир шокировала новость о смерти 21-летнего стажера лондонского отделения Bank of America Merrill Lynch Морица Эрхардта. Он умер после 72 часов непрерывной работы. До окончания семинедельной стажировки оставалось всего семь дней. Полиция не обнаружила ничего подозрительного в его смерти, выяснилось, что молодой человек страдал эпилепсией, которая и могла стать причиной смерти — упал в душе, умер. Но знакомые Эрхардта, такие же практиканты, говорили — работал сутками, приходил из офиса в 6 утра и уже через пару часов возвращался.
Оказалось, что эксплуатация стажеров по 100–110 часов в неделю (14-часовой рабочий день) — обычная практика в крупных корпорациях, особенно финансовых. Хочешь быть инвестиционным банкиром в лондонском Сити и править миром лет через 30? Прокатись для начала на нашей «чудесной карусели». Magic round about — выражение, хорошо знакомое начинающим финансистам, означает круглосуточную работу. Утром корпоративное такси отвозит сотрудника домой, чтобы тот переоделся, и затем возвращает его в офис, к началу новой смены. Самурайская бизнес-этика требует от новичков показного рвения — даже если все дела уже переделаны, неприлично уйти с работы раньше 11 вечера, нельзя задержаться с обеденного перерыва, за ними следят коллеги, хронометрируя их рабочий день. Пытка лояльностью и энтузиазмом — что-то вроде современного варианта инициации. Как и инициация, прохождение испытательного срока — процесс столь же мучительный, сколь и необходимый: надо же проверить, готов ли человек пожертвовать своим здоровьем и жизнью ради приобщения к взрослому миру капитала. Инвестбанкиры — они же не сахарными леденцами торгуют, а, в конечном счете, продают доминирование на мировых рынках, экономические кризисы, войны, создание и крушение государств. Серьезный бизнес.
Но до величия и избранничества еще нужно доползти. Система современной мотивации устроена хитро и тонко — она обещает вам статус и благополучие в будущем за неиллюзорную жертву, которую нужно принести прямо сейчас. Фьючерсы счастья удается отоварить не всем, но на количество желающих это не влияет — на одну стажерскую вакансию в престижной компании претендуют сотни соискателей.
История Парамиты Прадны, вышедшей на следующий уровень игры, — место получено, делай карьеру — доказывает, что к цели можно идти бесконечно, цель всегда отодвигается за горизонт, как в пустыне мираж. Если в индустриальной экономике люди работали для денег и по графику (в 9.00 зашел в систему производственных отношений, в 19.00 вышел и пошел пить пиво с друзьями), то постиндустриальная экономика предлагает другую систему ценностей: сотрудник работает не просто за деньги, но за коврижки креативности и самореализации.
Отношения сотрудника и корпорации стали меняться с 60-х годов прошлого века. Новые технологии потребовали специалистов с высоким уровнем личных притязаний, самостоятельных и инициативных, способных быстро учиться, работать по гибкому графику, чутких к любым изменениям. Чем образованнее и амбициознее становился работник, тем сложнее было встроить его в систему жесткой иерархии «я начальник — ты дурак», и тогда творческое эго человека стало предметом управленческого интереса.
Основатель теории постиндустриального общества Дэниел Белл даже ввел специальный термин «революция участия», обозначающий перемену взаимоотношений людей и контор.
Гуру управленческой науки, архитектор современных корпораций знаменитый Питер Друкер описывает новую систему мотивации довольно цинично (на взгляд работника, разумеется, эффективного менеджера такой подход не покоробит): «интеллектуальными работниками следует управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций».
Эрзац-волонтерство хорошо описано в твиттере покойной Парамиты: «Возвращаюсь домой в полночь после трех тяжелых недель. Моя миссия выполнена», «Ухожу в два часа ночи из офиса. Дамы и господа, мне кажется, мы сегодня побили рекорд», «Сегодня мне снова, восьмой день подряд передали ключи от офиса. У меня нет никакой жизни, я все еще на работе. Кто-нибудь, пожалуйста, заберите у меня эти напитки». Чтобы не упасть, стахановка интеллектуального труда пьет энергетики. «Я заснула так сладко, как давно не спала. Но, как ни обидно, через час после этого мне пришлось встать, поскольку с работы позвонили три раза». В этом месте слышен голос Питера Друкера: «Работники интеллектуального труда не не ощущают, что их эксплуатируют как класс». Похоже, что и понятие «креативный класс» придумано для того, чтобы затемнить суть дела.
И вот после 30-часового марафона друзья ведут Парамиту в кафе, она теряет сознание, в «скорой» у девушки останавливается сердце, состояние комы, больница, смерть. Как и в случае с Эрхартом, корпорация заявляет, что переработки — личная инициатива сотрудника, на самом деле у нее был четкий график. Анонимный коллега Парамиты напротив, утверждает, что переработки были неписанным правилом, а чтобы получить премию, требовалось сидеть ночами и по выходным. Начальники покойной наверняка читали книги про эффективный менеджмент.
Изящная теория постиндустриализма обещала экономику знаний, доминирование класса интеллектуалов, меритократию, изменение статуса наемного труда, приоритет личностного развития, технологии, освобождающие от рутины и гуманизирующие среду. Дэнилл Белл писал: «Постиндустриальное общество основано на услугах, поэтому оно есть игра между людьми. Главное значение имеют уже не мускульная сила, энергия, а информация... Если доиндустриальное общество определяется через количество товаров, обозначающих уровень жизни, то постиндустриальное общество определяется качеством жизни, измеряемым услугами и различными удобствами — здравоохранением, образованием, отдыхом и культурой». Что называется, расскажите об этом молодым креативным покойникам. На деле реалисты опять сделали идеалистов тягловым сословием, продав им более изощренную модель успеха — образ человека свободного, креативного, широко информированного, подключенного ко всем соцсетям и гаджетам сразу.
Ключевым конкурентным требованием стала способность жить на предельных скоростях. «Живи быстро — умри молодым» — рок-н-ролльная максима богемы эпохи золотых (и как теперь выяснилось, медленных) 1960-х теперь применима к широким массам офисных трудящихся. Только вместо наркотиков и музыки — работа и энергетики.
«Примитивные организмы имеют медленно функционирующие нервные системы. Более развитая нервная система человека обрабатывает сигналы быстрее. То же верно о примитивных и о развитых экономических системах. С исторической точки зрения власть перешла от медленных к быстрым — говорим ли мы о видах или странах», — пишет еще один знаменитый футурист-постиндустриалист Элвин Тоффлер. Получается, что теперь конкурируют уже не носители знаний, а психофизиологические машины, арийцы с железными нервами, подключенные круглосуточно к потокам информации. А миром по-прежнему правят спокойные джентльмены, которые никуда не спешат и не отравляют свой организм ни медиа, ни мусорной едой. Миллионам интеллектуалов рассказали, что они тоже смогут залезть на вершину, где нет офисной текучки, а есть только власть над идеями и бюджетами. Значит, надо сражаться.
Но человеческая природа не успевает за технологиями, ей неведомы теории постиндустриализма, она не понимает, почему теперь считается обычным делом придумывать каждый день новые миры, но не спать и не есть, она в какой-то момент сдается — и человек оказывается в ночи перед монитором офисного компьютера, фиксирует в твиттере победу над самим собой и падает замертво. Ты победил, хотя и умер.
Что ж, это тоже успех. И даже посмертная короткая слава, на количество строк в этом тексте.
