На стену дома № 26 по Кутузовскому проспекту вернулась мемориальная доска в честь Леонида Ильича Брежнева. На церемонии открытия глава департаменты культуры Москвы Сергей Капков пообещал, что в Москву вернутся и другие ранее демонтированные памятники руководителям СССР.
Реинкарнация доски Леониду Ильичу означает, что время в России нельзя трактовать вульгарно-материалистически, как категорию, описывающую последовательность событий и процессов, идущих из прошлого к будущему, время у нас — категория философическая и даже мистическая — когда всё происходит одновременно, здесь и сейчас. Поэтому из 2013 года, в котором восстанавливают доску, можно прогуляться в 1991 год, когда демонтировали доску, или в 1983-й, когда ее устанавливали. А если пофантазировать, то из настоящего можно переместиться в будущее, в 20-е или 30-е годы XXI века, когда доску снова демонтируют. В России ничего окончательного нет — одновременно существуют и культ Сталина, и разоблачение культа Сталина, так почему бы и не существовать двум трактовкам Брежнева — как самого незлобивого правителя СССР, при котором детушек не ели, а даже позволяли им строить жилищные кооперативы, и как самого бездарного правителя СССР, при котором страна превратилась в живой труп. А если одна и та же политическая фигура оценивается диаметрально противоположно, то возможны и два агрегатных состояния памятной доски — она или установлена на доме № 26 по Кутузовскому проспекту, или ее нет на том же доме № 26.
Поскольку время и материя — категории взаимосвязанные, совсем уж неудивительно, что и один и тот же мемориальный объект дублируется и множится. Точно такая же доска памяти Брежнева есть в Германии, в музее Берлинской стены, что возле знаменитого пропускного пункта Чекпойнт Чарли, висит на доме 43 по Фридрихштрассе. Но там она помещена в назидательный контекст — вот, дескать, к чему приводит тоталитаризм, а в России доска символизирует возвращение к истокам — у нас была великая эпоха и великие вожди. Ту, «немецкую» доску сделал Митрофан Рукавишников. На волне посткоммунистической эйфории доску снесли (по одной версии, указание дал тогдашний мэр Москвы Гавриил Попов, по другой — доску открутили по-партизански), а потом то ли передали, то ли продали в немецкий музей (версий тоже должно быть две, в России же не должно быть ничего окончательного) при участии Сергея Станкевича (сам г-н Станкевич отвергает любые предположения о продаже). Германия описывает артефакт так: «Эту мемориальную доску дом у Чекпойнт Чарли получил от комитета по культуре города Москвы при поддержке Сергея Станкевича, советника президента Ельцина. В 1983 году, после смерти генерального секретаря КПСС Леонида Брежнева, ее установили на доме, где он жил, в знак увековечения его памяти. А теперь, с 1993 года, эта доска висит у входа в дом, где увековечена память людей, которых Брежнев преследовал».
И вот через 30 лет на Кутузовском появляется доска-близнец. Новенькую доску по просьбе инициативной группы под руководством депутата Александра Хинштейна сделали по образцу той, родной, представители той же династии скульпторов, Александр и Филипп Рукавишниковы.
У монументалистов теперь будет много работы (к вопросу о том, разрушать ли памятники в революционной ярости или бережно снимать и сохранять до поры на задворках истории).
Возвращение памятников советским лидерам дает возможность прожить жизнь сразу в нескольких временах. Трудно делать вид, что не было демонтажа брежневской доски, сноса берлинской стены (на кусочек который выменяли доску, согласно еще одной версии), что не было революции 1991 года, не было разоблачений советских вождей в журналах, продававшихся миллионными тиражами. Но, опять же, невозможно делать вид, что церемонии на Кутузовском не было и Иосиф Кобзон не предлагал назвать в честь Брежнева улицу или парк, а диктор Анна Шатилова не говорила о восстановлении исторической правды по отношению к генсеку (к вопросу о том, стоило ли проводить суд над КПСС или ради национального единства надо было всех понять, простить и архивы закрыть).
«Я в какой-то мере тоже внук той эпохи, которую из истории вычеркивать не надо», — сказал депутат Хинштейн на открытии доски, и это очень важная ремарка для понимания природы исторической регрессии. Посткоммунистическим поколениям, заставшим расцвет и крах СССР, так и не удалось войти в состояние зрелости, которое позволяет создавать своих кумиров и плевать на отцовских и дедовских. Не удалось — поэтому остается только занять позицию почтительного внука: «он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог». Прогрессист Сергей Капков, открывающий доску с Леонидом Ильичом в 2013 году, — хорошая иллюстрация поколенческого поражения.
Но это если смотреть с позиции гостя из будущего. С точки зрения гостей из прошлого всё не так трагично. Если Ленин — это советская античность, Сталин — советское Средневековье, Хрущев — краткий оттепельный Ренессанс, то Брежнев, конечно, советское викторианство, эпоха уютного процветания. Еда еще есть, а репрессий уже нет. Золотой век. И, самое главное, — жизнь не меняется. В детстве вообще ничего не меняется бесконечно долго, чтобы потом измениться резко и навсегда. Тебе сначала два года, потом — пять или десять, а Брежнев по-прежнему стоит на Мавзолее или открывает съезд КПСС. Детям нравится стабильность, они не любят перемен. Стабильность — это мама молодая. С возрастом, конечно, доходит, что родительские 28, 35 или 42, при которых ничего не происходит, — катастрофа и ловушка. Это в вечности смерти нет, а в реальности очень даже есть.
Политическое долгожительство Леонида Брежнева было важнейшей характеристикой эпохи, не только физической, но метафизической. Его 18 тучных лет символизировали победу власти над временем, триумф реального над идеальным. Квартира есть, колбаса есть, джинсы есть, чего еще надо? Свободы или кока-колы? О том, как цинически разъедал брежневский материализм всё нематериальное, идеалистическое, снят отличный фильм Карена Шахназарова «Курьер». СССР там предстает страной, где мечтать можно о красном шарфике и маленькой собачке на сиденье кабриолета. Желание изменить мир и послать отцов с их системой ценностей к чертовой матери — это удел фриков и маргиналов.
Казалось, так будет всегда. Но смерть Леонида Ильича разрушила миф о стабильности. Время, как выяснилось, властно и над системой, и над ее лидером. Похороны Брежнева ассоциируются с крахом СССР, хотя он не был последним руководителем Советского Союза. Детям эти похороны показывали в школах, на уроках, из лучших идеологических побуждений. А эффект вышел неожиданный: если первые увиденные в жизни похороны — это прощание с вождем, то, значит, и система уязвима. Значит, будущее когда-нибудь наступит и мы вырастем. Выросли.
Леонид Ильич сделал всё, что возможно, для будущих поколений — после 18 лет правления он все-таки ушел.
Другой вопрос, на что обменяло свой шанс вылезти из трухи советской эпохи поколение брежневских внуков и детей. Например, на красный шарфик, маленькую собачку и кабриолет.
Мемориальная доска Леониду Брежневу, восстановленная на Кутузовском, 26, напоминает: бойтесь своих желаний, они часто сбываются.
