В России вежливы со смертью, боятся и уважают ее. Она дает уникальный шанс переписать любую биографию заново, уже с позиции оправдания и всепрощения — «еще меня любите за то, что я умру». Тем не менее приближаться к смерти заранее и с калькулятором у нас не очень принято — западный прагматизм (заранее купленные места, завещания, подробные инструкции) тут уступает восточному фатализму. Когда случится, тогда и поговорим. Но отношения со смертью, увы, предполагают еще и финансовые расчеты. И это последняя точка, в которой оценивается социальная и всякая другая состоятельность покойного и его семьи.
Обратимся к официальной гробовой статистике. Вице-президент Союза похоронных организаций и крематориев Алексей Сулоев называет цифру — средняя стоимость полного пакета ритуальных услуг в России составляет $830. А в США, например, — $13 тыс. Германия дает цифру $4 тыс., Испания и Италия — $3 тыс. за похороны. Тут хочется написать — так вот откуда эти картинки рядовых зарубежных похорон, с гробом из натурального дерева и лифтом, который позволяет родственникам замереть на краю могилы в благоговейном молчании, а не наблюдать акробатические упражнения могильщиков с домовиной.
В столице $830 хватит максимум на гроб и копку могилы, на водку уже не останется. Если же пересчитать европейскую эстетику на наши реальные расценки, выйдет астрономическая сумма — если вдруг родственники хотят не сосну, обитую кумачом, а итальянское дерево, если вдруг хотят живые цветы, а не пластиковые розы, если вдруг заказывать катафалк, а не раздрызганный автобус с люком.
Стоимость мест на кладбищах Москвы называют только шепотом. В столице для «захоронений гробом» (о, этот профессиональный жаргон) открыто только Перепечинское кладбище, огромный город мертвых, на других тоже хоронят, но только если усопший имеет там родственную могилу, был выдающимся человеком (место выделят власти) или родня готова потратить на участок сумму, сопоставимую со стоимостью квартиры в Подмосковье. Разумеется, денег этих в упор не разглядеть. Но бывают странности: идешь по знакомому погосту — и вдруг на месте заброшенной могилки, которую ты сам и прибирал заодно со «своими», видишь свежее захоронение, цветы, дорогие венки. Тайны этих обновлений знает кладбищенская администрация, но задавать ей такие вопросы будет только отмороженный, который даже черта не боится. По официальной статистике, каждого третьего московского покойника увозят хоронить в регионы, но, по мнению Алексея Сулоева, именно каждый третий неофициально захоронен в тех самых заброшенных могилах на старых московских и подмосковных кладбищах.
Объем теневого похоронного рынка составляет только в Москве от 80 млрд до 200 млрд рублей, по всей России в тени остается 60% доходов похоронного бизнеса. В стране шагу не ступить без бумажки, но похоронным агентствам удается работать без лишней волокиты — кладите деньги в ящик стола и получайте набор покойного согласно расценкам.
Невидимая рука рынка, похоже, тоже боится смерти и потому бессильна отрегулировать цены на похоронные услуги в России. По данным Союза похоронных организаций и крематориев, на каждого умершего в Москве приходится восемь агентов, в США — меньше двух агентов, в Париже — 1,6, в Вене и Барселоне — по одному. Москва вышла на почетное первое место в мире по этой пропорции. С тех пор как в XX веке смерть в России стала популярнее жизни, мало что изменилось, разве что столица стала похожа на провинциальный город N, описанный Ильфом и Петровым. Но конкурируют конторы, как ни странно, не между собой, но за доступ к телу, в прямом и переносном циническом смысле. Пьяная навязчивость мастера Безенчука не идет ни в какое сравнение с повадками нынешних профессионалов: в Москве информация о смерти на дому продается и покупается за 20 тыс. рублей. В 2010 году такой звонок участкового или врача стоил 12 тыс. рублей, в 2003-м — 1 тыс. рублей. Агент может позвонить и приехать среди ночи. Смерть — товар скоропортящийся, надо быстро продать. Покупатель беззащитен перед агрессией артели «Нимфа».
Но даже если родственникам удается сохранить самообладание, даже если у них есть деньги и силы, похоронная индустрия, выжав из горя всё что можно, не даст взамен ни благоговения, ни таинства. Конвейер смерти работает с лязгом и скрежетом, его шестеренки обнажены и не сокрыты от клиентов. Конторы при моргах, где одни родственники уже забирают гроб с телом, а другие по соседству бродят среди венков и крестов; убогие похоронные принадлежности, на которые невозможно смотреть без дрожи и отвращения, а ведь это в последний раз, в последний путь; ощущение, что этим ценником выворачивают тебя наизнанку и уличают в чем-то постыдном — ты же не хочешь сэкономить на близком, правда?
Интерьер траурных залов, замораживающий до бесчувствия; устрашающе-макабрический, как на картинах Босха, механизм, который поднимает гроб из моргового мрака, лязгает, подбрасывает покойного (вам с музыкой? тогда заплатите еще); доисторический автобус, в который ловко закидывают домовину (осторожно, ноги подожмите, да, и не забудьте заплатить за погрузку), отпевание в очередь или партиями (вот мы специально часовенку построили, а если вы хотите в церкви, то надо договариваться с батюшкой, но выйдет дороже); стук молотков, бумажные веночки, цветочки, железные тележки, раскачивающие гроб на ухабах кладбищенской дорожки (правильно, что закрыли в церкви, еще раз видеть, как они трясут, было бы невыносимо); яма, могильщики, не уронили бы, опустили, земля, стук комьев по крышке, последние поборы, автобус, ритуальное меню, водка своя, горячее когда подавать, вроде бы всё, справились.
Смерть перестала быть сакральной в революционные годы, когда с нее срывали не только религиозную обрядовость, но и покровы благопристойности. В первый крематорий, построенный большевиками в Питере, ездили, как на увеселительную прогулку. В дневниковой записи от 3 января 1921 года Корней Чуковский пишет: «В печи отверстие, затянутое слюдой, там видно беловатое пламя — вернее, пары напускаемого в печь газа. Мы смеемся, никакого пиетета. Торжественности ни малейшей. Все голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как как о псах».
Похоронная индустрия в России наследует той традиций — наш цинизм за ваши деньги. Только цинизм теперь слегка прикрыт цветочками из пластика. И даже ставшее снова традиционным церковное отпевание ситуацию не спасает.
Могу вспомнить только один случай, который не укладывается в индустриальную похоронную схему. В Первом московском хосписе, созданном Верой Миллионщиковой, есть специальная комната для прощаний. В момент, когда холод еще не успел подобраться, а агенты еще не получили информацию, можно побыть с горем наедине. И совершенно бесплатно. Как будто в хосписе знают, что это последние минуты скорбной тишины, за которыми начинается лязг шестеренок. Там не только уважают смерть, но и любят жизнь. Видимо, в этом всё дело. Но это единственное известное мне исключение из общего правила — умри, но заплати.
Что делать с ужасом и безобразием русских похорон? Видимо, для начала следует признать, что смерть — естественная часть жизнь, а не постыдное исключение из общего оптимистического правила бессмертия. Тогда не придется вытеснять ее на периферию сознания, ограждая живых от мертвых неприступными заборами кладбищ и отдавая на откуп мафиозному похоронному бизнесу. В Европе по кладбищу можно гулять, как по парку, а похоронное бюро легко спутать с ателье или офисом. Есть подозрение, что гробовщики в России сознательно эксплуатируют страх и стыд смерти — намеренная физиологизация похорон позволяет извлекать сверхприбыли. Рядом с гостеприимно распахнутой домовиной, практически в присутствии усопшего, неловко как-то спрашивать — а терминал для оплаты банковской картой у вас есть, а кассовый чек дадите? Между тем должны быть и терминалы для оплаты, и единый прайс на услуги, и регламент работы для агентов, обязательный к исполнению, и государственная аккредитация похоронных бюро.
В нашей стране возможны два варианта взаимоотношений со смертью: «в России надо жить долго» и «живые позавидуют мертвым». Второй вариант — в шаговой доступности, продается на каждом углу, за первый еще придется побороться.
