Как только в стране начинаются проблемы с бюджетом, на сцену немедленно выходит призрак реальной политики: второстепенные проблемы тут же уходят на второй план, а первый план заполняется конфликтами, которые имеют фундаментальную для нашей системы классовую подоплеку. В 2008–2009 годах, на гребне мирового экономического кризиса, в кулуарах экономических форумов и экспертных совещаний постепенно оформилось то, что можно было бы назвать «либеральной фрондой». Не оппозицией в точном смысле слова, поскольку у фронды не было открытых политических требований к власти. Точнее, она не была нацелена на ее смену — Медведев вообще воспринимался фрондой как почти «свой», а правительство Путина–Кудрина терпелось ею как наиболее эффективное в тогдашней ситуации.
Тем не менее фронда имела свой набор претензий экономических — кризис, считали ее представители, должен развернуть лодку корабля государственного управления резко вправо — силовой контроль над налоговыми выплатами должен быть резко ослаблен, бюджет заметно сокращен, социальные рамки расширены, а государственный сектор значительно снижен. Фронда настаивала на реализации своих пожеланий и в случае благосклонного отношения государства даже высказывала готовность сыграть роль посредника между властью и бизнесом в деле обеспечения дополнительного налогообложения для региональных бюджетов.
Однако претензии фронды в 2009 году были отбиты — государству с помощью резервных фондов, вытащенных кудринской рукой из американской кубышки, удалось более-менее самостоятельно решить главные проблемы бюджета. А требование какого-то сепаратного договора бизнес-кругов с властью вызвало протесты ведомств, отвечавших тогда за внутреннюю политику, которые увидели в этом предложении ущемление прав легитимных представительных органов. Последними, помнится, проснулись левые, которые также высказали недовольство, что правые круги предлагают власти закулисную сделку, не принимая во внимание интересы трудящихся.
Тем не менее уже тогда стало ясно, что этот конфликт либеральной фронды и власти имеет долгосрочную природу и он обязательно повторится вновь с очередным витком бюджетного кризиса. Он и повторяется сегодня, когда, по мнению авторитетных экспертов, «российский бюджет, расходы которого из года в год раздулись, уперся в потолок. Расходы федерального бюджета, не афишируя, сократили на 5%» (цитирую здесь свежее интервью популярнейшего в либеральных кругах социолога Натальи Зубаревич).
Классовое положение нашей буржуазной фронды таково, что в хорошие — как у нас любят выражаться «тучные» — годы ее представители способны блестяще представить свои требования, как общенациональные — тогда речь идет в основном о господстве права, о том, что «свобода лучше, чем несвобода», что народ требует всеобщей амнистии и честных выборов. Но как только наступает печальная эпоха бюджетного дефицита, верх естественным образом берет классовый эгоизм — и тогда главным лозунгом становится облегчение налогового бремени для бизнеса с возложением всех трудностей на наемный труд и промышленные регионы. С другой стороны, федеральная власть, обязанная обеспечивать равновесие всех слоев населения страны, вынуждена лавировать и сочетать налоговые послабления бизнесу — в частности сохранение плоской шкалы налогообложения, с жестким за ним надзором.
Поскольку реальная политика в нашей стране осуществляется внутри исполнительной власти, пока Государственная дума оказывается занята такими важными вопросами, как борьба с курением и суррогатное материнство, весь внутриэлитный конфликт очень быстро достигает самых высот исполнительной вертикали, раскалывая пока сохраняющую свое единство команду. Решение президента поддержать требование силовиков — предоставить им право самостоятельно возбуждать дела по статьям 198 и 199 УК РФ о неуплате налогов — столкнулось с вполне ожидаемым противодействием со стороны проснувшейся от политической спячки правой фронды и с менее ожидаемой поддержкой ее требованиям со стороны главы правительства Дмитрия Медведева.
В этом конфликте самое неприятное — обнаружившаяся разность воззрений внутри правящей команды, которая до сих пор проявляла заметное единство взглядов по экономическим вопросам (на особое мнение правительства по вопросу «закона Димы Яковлева» президентская власть, кажется, легко закрыла глаза). Похоже, в этот раз главой кабинета были всерьез нарушены какие-то неписаные правила игры и самые серьезные неформальные договоренности. Премьер, согласно этим договоренностям, вероятно, мог демонстрировать большую либеральность своих воззрений по целому ряду социокультурных вопросов — вопросов важных, но все-таки не системообразующих, но когда наступило время реальной политики и столкновения реальных классовых интересов, он обязан был встать плечом к плечу со старшим партнером по бывшему тандему, не присоединяясь к тому разветвленному политико-экономическому движению, которое я (вслед за покойным мыслителем Вадимом Цымбурским) назвал бизнес-фрондой.
Разумеется, публичный спор между президентом и премьером, скорее всего, будет так или иначе прекращен — правительство, вероятно, на отставку напрашиваться не будет, а если премьер все же продолжит спор, то ему, как сказал президент, придется вести его вместе с экс-министром финансов в качестве независимого эксперта. Но в принципе это и не имеет большого значения, поскольку едва ли столь же легко удастся разрешить конфликт власти с фрондерами, который в рамках нынешней системы, боюсь, будет только тлеть и тлеть. Впрочем, актуализация разговоров о конституционной реформе свидетельствует, что президентская сторона видит возможность разрешения данного конфликта только посредством смены всей системы — насколько серьезные и эффективные предполагаются изменения, мы, наверное, узнаем из послания президента 12 декабря и его последующей телевизионной пресс-конференции.
