Лауреатом присуждаемой Европарламентом премии Сахарова стала пакистанская школьница Малала Юсафзай, а Нобелевская премия мира досталась Организации по запрещению химического оружия. Обсуждать, хороши или плохи эти решения, смысла нет — на вкус и цвет все фломастеры разные, а вот подумать о том, какой смысл несут эти награждения, безусловно, стоит.
Тем более что в обоих случаях это не столько награждение одного, сколько ненаграждение другого.
Премия Сахарова присуждается за достижения в борьбе за свободу слова. Безусловно, юная девочка, которая в занятом талибами регионе вела анонимный дневник и рассказывала о том, как закрывают школы, заслуживает всяческого восхищения и всемерного поощрения. Премию она получила заслуженно, но речь о другом: о том, что в числе фаворитов среди претендентов на премию называли и Эдварда Сноудена.
Сравнивать ценность действий школьницы и агента ЦРУ для торжества свободы слова бессмысленно, но можно сравнить силу противодействия: на первую обрушился гнев террористов, на второго — всей политической машины крупнейшей мировой державы. Первую пытались убить, остановив школьный автобус, второго пытались поймать, закрывая воздушное пространство, принудительно сажая самолеты с первыми лицами на борту, а когда не получилось, обиделись и отменили встречу Обамы и Путина.
Из всего сказанного ясно одно: премию Юсафзай получила вместо Сноудена.
Дело тут, думается, не в страхе Европарламента перед Вашингтоном (он наверняка имеет место, но играет далеко не первую роль), сколько в искренней убежденности европарламентариев в том, грубо говоря, что женщине, которую угнетают религиозные фанатики, уж в любом случае хуже, чем рядовому американцу, чью почту читают спецслужбы. Да и кто с этим не согласится?
Это, однако — что вместо Сноудена, — еще не все. Ключевой, на мой взгляд, момент состоит в том, что Юсафзай получила премию именно в качестве не-Сноудена. И вот тут уже речь не о человеколюбии и не о свободе слова, а об идеологии.
Идеологии, в соответствии с которой ко всем творящимся на Востоке ужасам нужно относиться как к досадным и исправимым в рамках существующей мировой экономической системы багам, ошибкам в программе. В Ираке каждый день взрываются бомбы, от которых гибнут десятки людей; в Ливии, независимо друг от друга и бог знает кому подчиняясь, одновременно действуют четыре регулярные армии; во всех без исключения странах победившей «арабской весны» прикрывают лавочку женского образования, а самим женщинам прикрывают лицо платком, но все это происходит, во-первых, само по себе, а во-вторых, случайно.
Поэтому крайне важно поднимать голос против религиозного фанатизма и за женское равноправие, но при этом ни в коем случае не задумываться о том, откуда взялся фанатизм и с чего вдруг притесняют женщин.
Дело, говорят нам, в культуре, дело, убеждают нас, в менталитете, бороться нужно — вот как Юсафзай — за частные (хорошие, кто бы спорил!) вещи: за смягчение нравов, за равноправие и свободу слова.
Потому что в соответствии с идеологией, о которой идет речь, именно эти вещи первичны, то есть, строго говоря, они и есть единственные, о которых вообще можно говорить, потому что все экономические вопросы уже давно решены: везде должен быть свободный рынок и минимальное участие в экономике государства, и гарантом этой уверенности выступают вооруженные силы США.
Уверенность эту не могут поколебать никакие очевидные факты, благо существует, а если нет, то можно выдумать, бесчисленное множество способов от очевидных фактов загородиться, сделать их невидимыми, как бы неочевидными. И тут мы переходим к Нобелевской премии мира.
То, что российской дипломатии удалось предотвратить (хотя, возможно, только временно) ковровые бомбардировки одной из крупнейших ближневосточных стран, то, что именно российской дипломатии, да как бы и не лично Владимиру Путину, удалось уговорить ее президента присоединиться к Конвенции о запрещении химического оружия, — очевидный факт.
Но премию мира присуждают самым удивительным образом не Путину, хотя он есть в числе кандидатов, а организации, занятой уничтожением химического оружия, которую, если бы не Путин, в Сирию никто бы не пустил. Присуждают, стало быть, принципиально вместо Путина, не-Путину.
Из глобальной политической проблемы делают вопрос частный, технический: нужно только избавиться от запасов химического оружия. А там уже приняться за смягчение нравов, за равноправие и свободу слова. Причем борьба за них не только не отменяет, она, более того, никак не связана с ковровыми бомбардировками.
