Давно известно: история — коварная наука. Хорошо, когда настоящее, смеясь, расстается с собственным прошлым. Хуже, когда настоящее хранит гробовое молчание или плодит несчетное количество мифов о совсем недавнем прошлом. 19 августа 1991 года для миллионов советских граждан стало водоразделом эпох, когда один мир — сверхдержава, полюс планеты ХХ века — исчез, а новый терялся в миллионах идей, концептов, слоганов, манифестов, программ.
ГКЧП СССР, провозглашенный вице-президентом Советского Союза с трясущимися руками Геннадием Янаевым, стал кульминацией так называемой перестройки Михаила Горбачева и спровоцировал абсолютный и необратимый крах оплота коммунизма во всем мире — СССР. До сих пор не только участники тех событий в Москве, но и миллионы граждан третьей по населению страны мира не могут прийти в себя и определиться с оценками событий тех лет. Тем более что подавляющему большинству советских людей августовские события в Москве казались дикой, безумной фантасмагорией. К концу 1991 года от супердержавы прошлого века не осталось и следа.
События августа уходят в прошлое, стираются в сознании и, как и водится в земной истории, начинают обретать мифические очертания. Но самое главное — общество так до сих пор и не определилось с тем, что в действительности произошло. Хроника событий — всего лишь хроника, но можно ли назвать это демократической революцией или катастрофой, трансформацией государства-цивилизации Россия в новое пространственно-временное измерение или эпизодом борьбы за власть советской элиты — единого мнения не существует. По данным опроса «Левада-центра», который был проведен в июле, 13% респондентов склоняются к модели революции, а 40% — к борьбе элит. Конечно, взгляд на прошлое из современности всегда опирается на настоящую действительность, а собственные место и роль в событиях тех лет обретают фантастические черты. Особенно это касается оценки жизни позднего СССР и достижений «демократической революции».
Вспоминать о 1991 годе становится анахронизмом, чем-то таким, чем пристало заниматься людям с неустойчивой психикой или сумасшедшим одиноким исследователям. Попытки начать какой-то серьезный анализ, разговор, как правило, встречаются с досадой или усталой усмешкой: сколько можно говорить о том, что прошло и стало былью на твоем же веку. Но 80% молодежи в возрасте до 24 лет, которые не могут определенно высказаться о событиях августовского путча, оценить масштабы национального краха, — это уже тревожный симптом. Если и распадается связь времен, то именно в отношениях между поколениями она выступает со всей очевидностью.
Конечно, можно вообразить, что достаточно нажать невидимую кнопку и заполонить в национальных масштабах молодое сознание четкой хроникой и концепцией коллапса СССР, и всё станет на свои места, но беда заключается в том, что всё, что в массе своей постсоветские граждане предлагают молодым поколениям, — это мифы, сотворенные по ходу самой истории, мифы о самих себе и той действительности.
Для одних СССР — это сталинизм и ГУЛАГ, для других — хронический дефицит и закрытые границы. Неважно, что тоталитаризм почил в бозе в 1953 году вместе с Иосифом Сталиным, а жизнь брежневской эпохи разительно отличалась, если не сказать больше, от эпохи лагерей и смертных приговоров. Пресловутое общество потребления современной России уходит корнями в советскую действительность 1970-х, когда принцип: «Ты — мне, я — тебе» в обнимку с ордами фарцовщиков, мириадами анекдотов о Леониде Брежневе и советской жизни спокойно посиживал в ресторанах, совсем не стесняясь заграничных шмоток и «лейблов». Когда поездки за границу стали предметом купли-продажи и для проникновенной интеллигенции, и для обычных граждан. Когда блат и телефонное право легко вытесняли принципы «Морального кодекса строителя коммунизма». Когда дефицит продуктов питания прекрасно удовлетворялся бесконечными распределителями, черным рынком, спекулянтами и торгашами. Когда бесплатные образование, лечение, стабильные заработная плата и пенсии, квартиры и дачи считались чем-то само собой разумеющимся, а диссиденты в массе своей вызывали у подавляющего большинства граждан брезгливую ухмылку.
СССР был обречен? Отнюдь — даже одиозные западные эксперты признают, что корабль вполне мог себе продолжать движение, да, непростое, трудное, но — движение. И как бы ни бесновались пророки и ясновидящие и в Союзе, и за рубежом, события 1991 года были громом среди ясного неба. И то, что происходило в «лихие годы», — приватизация, «шоковая терапия» — по масштабам, жестокости запросто подпадало под категорию «необольшевизм», что с ехидной ухмылкой отмечали видные заокеанские советники российской власти 1990-х. И как бы ни проклинали советское прошлое яростные «либералы», лучшие образцы советских науки, культуры, искусства, кино, литературы, спорта продолжают оставаться недосягаемыми ценностями нынешнего дня. Явно или неявно, но реабилитация советского прошлого идет полным ходом в общественном сознании. Как и горькое запоздалое осознание тех роковых, исторических ошибок и просчетов, которые были допущены в годы перестройки и краха СССР.
«Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца ... А у тех, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы» — в этих словах Владимира Путина высказывается тот самый средний класс страны Советов, наиболее здравомыслящие граждане несуществующей теперь страны. Тот самый средний класс СССР, который строил, проектировал, возводил, исследовал, творил, создавал мир сверхдержавы прошлого века, мало обращая внимания на тонкости теории «научного коммунизма» или игры столичных партийных элит.
Национальная идея начинается не с проклятий тому, что ушло своим порядком, не с поиска «живой воды» — целительного купажа заокеанских ценностей, а с демифологизации собственных биографии, жизни, судьбы. Но, увы, именно этой простой правды, без всяких прикрас, которой ждет молодое поколение, так боятся и избегают последние граждане державы СССР, канувшей в небытие.
