На старые деньги переводят новые цены — как правило, после денежной реформы (де- или реноминации) и долго еще потом. Мало кого и редко когда это радует, однако ориентироваться в реалиях сегодняшнего дня помогает. Я же предлагаю в этой колонке «перевести на старые деньги» несколько общественно-политических понятий, которыми мы сейчас оперируем, в них чаще всего не вдумываясь.
Вот, например, «революция»: массовые вооруженные выступления против конкретных властей или государственного устройства в целом; кровопролитие, насилие, паралич экономики и, как следствие всего этого, — разруха. Понятно, что все мы, кроме самых безответственных болтунов и провокаторов, против такой революции. Против такой — а за какую? Лукавый язык подсказывает заведомо уклончивые уточнения: «бархатная революция», «цветная революция» (а в советском обществоведении имелась еще «мирная революция»). Но понятно же, что всё это обман или в лучшем случае самообман. Революция — это 1905 год, это 1917-й, это 1789-й, это 1848-й — со всеми сопутствующими эксцессами и жестко детерминированными последствиями. Если мы не хотим такой революции, то мы не хотим и никакой другой.
Вот «оппозиция». Ну не было, в общем-то, в России никакой оппозиции. У нас всегда, по слову записного остроумца, всего две партии: одна у власти, а другая в тюрьме. И всё же в один период — в 1920-е годы — оппозиций у нас было даже несколько: левая, правая, лево-правая, «ленинградская» (она же «комсомольская»). И всякий раз это были массовые, идеологически и организационно оформленные течения с находящимися на самом верху властной пирамиды вождями. Сами-то вожди, положим, и впрямь всего-навсего боролись за власть, но на повестке дня всякий раз стоял актуальный вопрос о том, по какому пути пойти дальше СССР. Вопрос, на который каждая из тогдашних оппозиций давала ответ — понятный и десяткам, а то и сотням тысяч осмысленных сторонников, и еще большему числу осмысленных противников. Так выглядела оппозиция «на старые деньги». Сравните с нынешней — и постарайтесь не прослезиться от смеха.
Точно так же (или еще хуже, хотя на объективный взгляд — и неизмеримо лучше) обстоит дело с понятиями «политические репрессии», «политические процессы» и, разумеется, «кровавый (или преступный) режим». Политические репрессии — и мы это прекрасно знаем — это когда сажают за анекдот и дают 10 лет без права переписки за любое отклонение от официально провозглашенной линии партии. Политические репрессии — это когда хватают и правых, и виноватых, жен и мужей, друзей и подруг, сыновей и дочерей (пусть якобы и не отвечающих за родителей), когда физическими и психологическими пытками заставляют оговаривать себя и других. Так политические репрессии выглядят «на старые деньги» — и как раз ими-то и характеризуется «преступность» или «кровавость» того или иного режима. Политические процессы (даже абстрагируясь от пресловутого 1937 года) — это дело Синявского и Даниэля, дело Красина и Якира, дело «сионистов», дело (целый ряд дел) «религиозников»… Что из этого — и в какой мере — может быть применено в наши дни и применительно к событиям наших дней?
И, наконец, еще одно — едва ли не самое модное нынче — понятие: «эмиграция». «На старые деньги» это трагический массовый исход миллионов людей под страхом смертной казни или вполне сопоставимых с нею репрессий по политическому, сословному или имущественному признаку. Это «философский пароход», это «Бег», это набоковский «подвиг», совершаемый в противоположную сторону. И, далеко не в последнюю очередь, это миссия (при всей субъективности подобного ощущения). «Мы не в Изгнании, мы в Послании», — сформулировала Зинаида Гиппиус.
Так «на старые деньги». А что на «новые»? А на «новые» в эмиграцию — в спасительное бегство от преступного режима — намыливаются, получив вызов на первый допрос, а самые отчаянные смельчаки — даже не дождавшись повестки. Причем чаще всего эмигрируют (или планируют эмигрировать) так: из двух своих московских квартир одну, похуже (ту, в которой сами живут), продать — и купить на вырученные деньги домик не то в Болгарии, не то в Эстонии, — а другую, получше (ту, которую сейчас сдают и живут на деньги, получаемые от аренды), так и продолжать сдавать — и жить на вырученные деньги уже в зарубежном домике, потому что никому, даже в самой захудалой загранице, не понадобятся наши креаклы. Они же лишь чудом спасшиеся жертвы репрессий, они же оппозиционеры, они же, неровен час, революционеры.
А ведь выходили, помнится, и на контрольные прогулки, и на марши миллионов… И вот вам, кстати, еще одно понятие — на десерт: «марш миллионов». «На старые деньги» считалось, что и на марш миллионов выйти должны как минимум сотни тысяч.
