Размышляя об Америке в день ее рождения, я вынужден признать, что посетившим ее нашим знаменитым соотечественникам она не понравилась: ни Горькому, ни Есенину, ни Пильняку, ни Маяковскому, ни Эренбургу, ни Ильфу с Петровым. В Новый Свет ехали за новыми впечатлениями. Из ветхой Европы путешественник прибывал в царство машины, где «каждый окурок вырастал в фабричную трубу». Не заметить в Америке машину было так же трудно, как не найти Эйфелеву башню в Париже. Как относиться к машине — другой вопрос. Одни стонали от зависти, другие — от ужаса, третьи только морщились, но все помнили, что Америка — страна технической цивилизации, подмявшей под себя человека, походя ликвидировав культуру, природу и индейцев. Тем не менее русские путешественники отдавали должное индустриальному Молоху.
Маяковский, например, описывал Бруклинский мост как монумент грядущему сверхчеловеку:
Как глупый художник
в мадонну музея
вонзает глаз свой,
влюблен и остр,
так я, с поднебесья,
в звезды усеян,
смотрю на Нью-Йорк
сквозь Бруклинский мост.
Хрестоматийные безработные, которые кидаются с Бруклинского моста вниз головой — жертвы языческому кумиру. Упоенный умным «расчетом суровым гаек и стали», поэт упоминает о них бегло, вскользь. Поэтому, наверное, он и перепутал Гудзон с Ист-Ривер: безработным, в сущности, всё равно, где топиться.
Тот же пафос пронизывает книгу, названную в полемике с традицией «Одноэтажной Америкой». Спора, однако, не вышло. Подлинные герои Ильфа и Петрова — шоссе, бензоколонки, конвейер, автомобиль, плотина, электричество и, конечно, мост (на этот раз в Сан-Франциско). Всё это они хотели бы завернуть и увезти домой, чтобы побыстрее добраться до светлого будущего.
Что касается «одноэтажной» Америки, то авторы, как и многие другие русские путешественники, пришли к неприятному выводу: большую страну населяет маленький народ — меркантильный, мещанский, ограниченный, не достойный американской технической мощи.
И тут пора задать вопрос: почему машина, которую неизбежно обнаруживали в Америке русские писатели, отсутствует у писателей американских? Без техники обходились и Хемингуэй, и Фолкнер, и Сэлинджер, и Стейнбек, и Генри Миллер, и, отступая в прошлое, Джек Лондон, Марк Твен, Мелвилл, Эмерсон, Генри Торо. Почему самих американцев не завораживала их техническая цивилизация? Почему здесь не возник производственный роман? Почему, как спрашивали те же Ильф и Петров, инженер не стал национальным героем?
Да потому что Америка — принципиально не городская страна. И этого странники из Старого Света не заметили. Они искали Америку не там, где она предпочитает жить. Города в Америке — исключение из правила, и часто — несчастный случай. Оставив небоскребы офисам и приезжим, сами американцы всегда предпочитали жить на первом этаже собственного дома, подальше от технических гипербол. Обменяв цивилизацию на географию, культуру на природу, естественный рельеф на искусственный, Америка оказалась в выигрыше. Но оценить эту сделку можно лишь тогда, когда научишься путешествовать по-американски.
Секрет этого искусства лежит на поверхности: он в — дороге, которая сама цель пути. Жадно покрывая милю за милей, путник растворяет себя в первозданной пустоте, огромные запасы которой всё еще содержит в себе Новый Свет. Под автомобильными колесами пространство обретает почти физическую осязаемость. Карта оживает, отрывается от бумаги, выходит из двухмерной абстракции в реальную жизнь.
Понять Америку можно только на ходу. При этом гостю-иноземцу надо постоянно держать в памяти:
— что в Старом Свете вы куда-то едете, а в Новом вы едете откуда-то;
— что в Старом Свете преобладает центростремительной движение, в Новом — центробежное;
— что в Старом Свете все дороги ведут в Рим, в Новом — «из Рима»;
— что только тот путник, который сумеет влиться в поток бегущих (особенно — 4 июля, в День независимости) из городов американцев, только тот, кто услышит ритм этого вечного движения, только тот, кто войдет во вкус освоения Нового Света, так не похожего на Старый, может с чистой совестью сказать, что ему удалось не увидеть, а открыть Америку.
