Американские просветители XVIII века учили своих детей на агрономов и землемеров, надеясь, что их внуки займутся поэзией и философией. Возможно, так и было, но на правнуках эта благородная традиция грозит оборваться просто потому, что молодые американцы больше не хотят получать гуманитарное образование. Сегодня только 7% студентов США собираются получать дипломы по нетехническим, а точнее говоря, непрактичным дисциплинам. Кризис гуманитарного образования стал настолько острым, что Академия наук и искусств США составила тревожный меморандум под интригующим названием «Суть дела» и отправила его персонально каждому конгрессмену. Смысл послания в том, что стране грозит интеллектуальное обнищание, которое тяжело отразится на всем строе жизни.
Напуганная перспективой элита принялась искать виновных, но не нашла их среди студентов. Их понять легче всего. Гуманитарные специальности никогда не были хлебными, а сейчас, когда безработица все еще держится на уровне 7–8%, инженеру и бухгалтеру найти работу несравненно проще, чем дипломированному филологу или философу.
— Но высшее образование, — говорят идеалисты, — потому так и называется, что оно должно поднимать нас над нуждой и переносить в иные сферы.
— Университет, — напоминают критики сугубо прагматического подхода, — дает не специальность, а образование. Он призван создавать не кадры, а аристократию духа.
— Одно, — вторят им рационалисты, — не мешает другому. Гуманитарное образование помогло добиться успеха таким разным людям, как президент Обама, изучавший юриспруденцию в Гарварде, и его соперник Митт Ромни, получивший там же диплом по английской литературе.
— Сами виноваты, — резюмируют наиболее ехидные, и уж с ними я точно согласен, ибо на моих глазах в конце прошлого века состоялся разгром гуманитарного знания.
Революция в высшей школе Америки началась, как, собственно, все революции, с борьбы за равенство и справедливость. Модная теория плюрализма культур стремилась упразднить прежнюю иерархию ценностей, заменив ее своей — честной и безумной. Свергая старых кумиров, новые профессора вводили процентную норму, уравнивая в программе число авторов-мужчин и женщин. Исправляя колониальные пороки, университеты заменяли французскую литературу «франкоязычной», что позволяло студенту узнать сенегальца Сембена Усмана, но не читать парижанина Мольера.
Став господствующей идеологией американских вузов, мультикультурализм повел себя точно так, как куда лучше знакомый мне марксизм: подмял конкурентов и отвратил остальных. Не желая тратиться на изучение творчества угнетенных меньшинств, студенты бросили гуманитарные дисциплины на произвол судьбы, которая приняла облик массовиков-затейников. Надеясь вернуть аудиторию, отчаявшиеся профессора придумали «курсы Микки-Мауса». Они так называются потому, что в них и правда участвовал диснеевский мышонок. Он помогал критиковать идеалы потребительского общества, разоблачать культурный империализм и следить за проделками хищных маркетологов. Впрочем, главная роль Микки-Мауса была та же, что в мультфильмах: развлекать молодежь.
Завершив эволюцию образования — от высшего к дошкольному, гуманитарии сдались рынку и остались не у дел. Это, однако, еще не значит, что его, дела, у них нет.
Университет начинался с того, что молодые люди приходили к старым не за практическим опытом (с этим справлялось ремесло), а за наукой толкования великих книг — Библии, Гомера, Вергилия. Сконцентрированная в них художественная традиция призвана делать следующее поколение не хуже предыдущего. Точные науки развиваются и отменяют собственное прошлое — мы уже не «проходим» газ-флогистон и музыку сфер. Но гуманитарное знание ненакопляемо, и это значит, что каждый раз надо начинать сначала. Профессора, эти жрецы в храме неточных знаний, проводят инициацию новичков, приобщая их к нашей, общечеловеческой, вере. Именно поэтому гуманитарии считались интеллектуальными арбитрами и тогда, когда их науки считались партийными и, следовательно, бесполезными.
Даже в мое время, когда высшим авторитетом пользовались физики, а не лирики, все, а не только филологи, знали, кто такой академик Лихачев, чем занимается Аверинцев и чего стоит Лотман. Когда Юрий Михайлович приехал читать лекции к нам, в Ригу, поклонники не вместились в актовой зал и сидели, чуть не вываливаясь, на подоконниках. Пусть сегодня трудно поверить, что в те странные времена многие, как я, зачитывались «Смехом в древней Руси», «Поэтикой ранневизантийской литературы» и «Анализом поэтического текста». Но я твердо знаю, что тогда, как всегда, гуманитарные науки охраняли нерентабельные и необходимые основы цивилизации, без которых ее существование окажется под вопросом.
— Как ваши изыскания, — спросили в Пентагоне одного ученого, — помогут обороноспособности страны?
— Никак, — ответил тот, — но они сделают страну достойной обороны.
