Товарищи ученые, доценты с кандидатами...

Недавние дебаты по поводу эффективности Российской академии наук получили весьма неожиданное для ученых светил продолжение. Премьер Дмитрий Медведев заявил о необходимости радикальной реформы устаревшей системы управления российских академий. Речь в первую очередь идет о том, чтобы «дать возможность ученым заниматься, прежде всего наукой и исследованиями». А функции управления имуществом и коммунальным хозяйством следует передать новому федеральному агентству.

В самом деле, РАН — это 50 тыс. ученых, но это также и 15 млн (!) кв. м производственных площадей, сотни тысяч гектаров земли. Для управления таким хозяйством тратится масса времени, энергии и сил. А заниматься-то надо наукой, и не просто наукой, а ее организацией в национальных масштабах. Мы говорим о технологическом переделе мира, о нано- и биотехнологиях, новых прорывах в области генетики, молекулярной биологии. Информационных технологиях. Да, согласен, сравнивать бюджет российской науки с западными аналогами непросто. Но я все же не понимаю, как, имея такое хозяйство, российская наука бедствует и давно утратила лидерские позиции в мире. Может быть, именно потому, что академии и академики занимаются, по словам премьер-министра, несвойственными функциями управления гигантским хозяйством, а не современной наукой? И огромное хозяйство само по себе, а наука-бедолага сама мыкается. Давайте, наконец, говорить начистоту. Меня, простого гражданина России, например, обилие площадей в собственности РАН настораживает больше, чем лихолетье распада СССР — ведь это аппетитный кусок для управления. Куда там до науки!

Я, например, знаю, где находятся новые элитные жилые комплексы в Москве, где в холлах висят скромные таблички «ТСЖ РАН РФ», и жильцы этих домов ничем не напоминают аспирантов и молодых ученых. Что удивляться тому, что новые прорывы в современных исследованиях нам не грозят. И я говорю не понаслышке. Не так давно мне неоднократно приходилось бывать и стажироваться в американских и немецких центрах биоэтики, знакомиться с трансплантологией, критерием «смерть мозга», достижениями современных биомедицинских технологий. То есть с тем, чего в России или нет, или с тем, что находится в зачаточном состоянии. Более того, каково же было мое изумление, когда я сталкивался сплошь и рядом с тем, что западные знания из области новых медицинских технологий являлись чуть не открытиями для солидных ученых мужей здесь, в Москве. Не хочу обижать ни ушедших из жизни, ни живущих. Дело не в фамилиях.

Да, конечно, можно размахивать достижениями советской медицины, например, реаниматологией, которая появилась как отрасль в 1961 в мире благодаря работам советского академика В. Неговского. Вы оцените — в мировой науке и медицине появилась новая отрасль знания, исследований, практики! И первый в мире институт реаниматологии создан был в Москве. Но, согласитесь, от былого величия не осталось и следа. Говорить о современной трансплантологии, биоэтике в России просто смешно. Начнем с того, что далеко не все представляют себе, что это такое — биоэтика. Лекарственные препараты — западные. Научное оборудование — западное, в лучшем случае. Технологии — западные. Может быть, просто не во что вкладывать? Во всяком случае, если брать биомедицинские технологии, то меня в России ничего не вдохновляет. Обилие всевозможных медицинских центров в Москве, которые бравируют немецкими, израильскими, но совсем не российскими технологиями, говорит само за себя. О диссертационных скандалах можно и не упоминать. И что дальше?

Странное дело — современное российское общество в лице представителей постсоветских поколений живет традициями, но не действительностью. Но в чем эти традиции? В том, что тот или иной наш ученый с мировым именем работал в том или ином здании? В том, что в царской России или в СССР было создано то-то и то-то — передовое, революционное? Но традиции — это ведь не историческая хроника и не коллективная память. Точнее, они становятся уважаемой исторической памятью, когда есть новое развитие, движение вперед, прорывы в технологиях, исследованиях. Но если их нет, что тогда делать с традициями? Прописывать их в учебниках? Вкладывать в них средства только лишь потому, что они былая гордость былой науки? Впрочем, те же вопросы можно задать любой сфере российской культуры: и театрам, и литературе, и кино, и искусству. В ответ вы услышите много упоминаний о нетленных шедеврах прошлого, о великих именах давно ушедших людей. О настоящем лучше не говорить.

О реформе РАН РФ, о реформе организации и управления самой фундаментальной наукой в России говорят давно на всех уровнях власти и общества. Академическая ли наука эффективнее или вузовская, неважно, воз — РАН РФ — и ныне там. Собственно, теперь, товарищи ученые, вам и карты в руки. Займитесь теперь непосредственно организацией российской науки и исследований, положением дел в некогда знаменитых академгородках, заменой оборудования, настоящим научным обменом опытом и знаниями, а не подсчетом миллионов гектаров и площадей.

Рассказывают, академик Иван Павлов голодал, но своих подопытных собак держал в порядке, потому что, вот чудак, любил науку и свое дело. Почему бы не возродить такие традиции отношения к истине, а не количество мемориальных досок в честь золотой плеяды российской науки? Я не призываю современную науку жить впроголодь, но умерять аппетиты всё же надо.