Минздрав представил на общественное обсуждение непростой законопроект «О донорстве органов, частей органов человека и их трансплантации (пересадке)». Сложность предложенного законопроекта уже сказывается в том, что предстоят долгие дискуссии — в течение целого года. Не только в России, но и во всех странах мира, в которых существует трансплантология, обсуждение деталей такого сложного не только медицинского, но и социального действа, как забор и пересадка жизненно важных органов, вызывают неутихающие, порой жесткие и жестокие дискуссии.
РПЦ уже высказала свою позицию: в обращении к россиянам церковь призывает активно поощрять добровольное желание человека жертвовать частью своего тела во имя спасения ближнего, это подлинно христианский поступок. Вместе с тем РПЦ выступает против пресловутого принципа «презумпции согласия», на основе которого в России осуществляется забор органов от умершего человека. Церковь настаивает, что предпосылка автоматического согласия любого гражданина на изъятие органов из его тела нарушает принцип свободы, пусть и умершего человека. Да, в ряде стран, например в США, Великобритании или Австралии, действует принцип испрошенного согласия, когда необходимо иметь официальный документ, подписанный еще при жизни, на добровольное согласие жертвовать свои органы после смерти, или получить определенное согласие родственников погибшего. А скажем, в Австрии или Испании, которая является европейским пионером в области поддержки органного донорства, действует все тот же принцип автоматического согласия. Кстати, католическая церковь в Испании не только соглашается с таким принципом, но еще и активно его пропагандирует. Перед входами на территории храмов там можно увидеть плакаты: «Уходя из этой жизни, не забирай с собой органы. Они нужны нам здесь».
Но в предложенном законопроекте немало подводных камней, и это мнение не только РПЦ. Речь идет о том, что в проекте закона забор органов разрешается и частным клиникам, и центрам, что, по мнению немалого количества экспертов, может открыть дорогу для развития нелегального рынка органного донорства. А кроме того, в законе предполагается определиться с забором органов у несовершеннолетних на основании критерия «смерть мозга», и в этом пункте нам предстоят еще более сложные и непростые дебаты.
Сам критерий «смерть мозга» как принципиально новый критерий смерти человека наряду с биологической смертью появился на свет в США в 1968 году на историческом заседании Гарвардской комиссии. И с тех пор на Западе и Востоке интеллектуалы, медики, общественные и религиозные деятели спорят о том, можно ли считать дышащее тело с бьющимся сердцем таким же трупом, как это принято при «обычной» биологической смерти? Неважно, что дыхание и сердцебиение поддерживаются искусственными средствами, а это дает неограниченные возможности для изъятия жизненно важных органов: сердца, легких. На практике очень непросто убедить родных и близких в том, что их дышащий родственник на самом деле мертв. Что и говорить о случаях констатации «смерти мозга» у детей? Из этих споров и родилась биоэтика — новое междисциплинарное пространство на стыках этики, права, науки, медицины. К сожалению, в отличие от развитых стран биоэтика в России ведет пока призрачное существование, поэтому за весь 2011 год в нашей стране провели около 1,5 тыс. операций, в США только операций по пересадке почки было более 20 тыс.
Вот и Федерация еврейских общин России, поддерживая добровольное донорство, определенно высказалась по-поводу главного камня преткновения — «смерти мозга». С точки зрения иудейских авторитетов, смерть человека наступает только после остановки сердца, в противном случае можно говорить об узаконенном убийстве.
На практике такая позиция, увы, чаще способствуют развитию нелегального рынка донорских органов, который стремительно развивался параллельно успехам и развитию трансплантологии во всем мире. Несколько лет назад международная команда исследователей Bellagio Task Force Международного Красного Креста провела исследование рынка органов во многих страх мира, и доклад, представленный учеными, — чтение не для слабонервных. Страны, которые отказываются признавать смерть мозга критерием смерти человека, являются импортерами нелегальных органов или вынуждены отправлять своих граждан на лечение туда, где упомянутые наработки Гарвардской комиссии не поставлены вне закона.
Критерий «смерть мозга» еще остается terra incognita для подавляющего большинства наших граждан, в том числе для медиков и разного рода гуманитариев. Не говоря уже о том, что для обеспечения, например, действия принципа «испрошенное согласие», на котором настаивает РПЦ, необходим и государственный реестр добровольных доноров, и развитая медицинская инфраструктура. Пока не создан реестр, многие рассуждения об органном донорстве останутся добрыми пожеланиями или теоретическими парадоксами.
К сожалению, наблюдая за судьбой законопроекта, приходится признать, что широкое обсуждение, предложенное Минздравом российскому обществу, остается узкопрофессиональным обменом мнениями. Настоящего общественного резонанса проект закона не вызывает и не может вызвать — действующая практика российского здравоохранения, особенно в области органного донорства и трансплантологии, слишком далека от современности. А нам как раз необходимо широкое обсуждение новой стратегии развития в области здравоохранения и медицины, и не только трансплантологии, чтобы не приходилось констатировать «смерть мозга» подобным инициативам.
