Здесь дьявол с Богом борются, а поле битвы — сердца людей, писал Достоевский. Может быть, где-то они еще и борются, но, похоже, в европейском кино дьявол победил окончательно. На финишировавшем в воскресенье Каннском фестивале были представлены картины всех мастей. Маститый кинорежиссер наконец раскрыл тайну своего давнишнего пристрастия к прародителю тьмы и представил на суд жюри свою картину «Венера в мехах», в которой в качестве роковой женщины снялась его красавица-жена, один раз уже махавшая хлыстом в драме «Горькая луна». В другом фильме показана, в духе новых французских законов, любовь школьницы к более взрослой художнице. В третьей картине милая и симпатичная девушка удовольствия ради продает себя за деньги. В четвертой речь идет о романе известного пианиста и его молодого поклонника. В конкуренции половых перверсий, однако, победила лесбийская любовь.
Едва ли отечественный зритель устоит от соблазна своими глазами посмотреть всё это кинопроизводство, снятое самыми передовыми режиссерами планеты.
Любопытно, что именно в разгар каннского пиршества страстей российский президент, обратившись к проблемам кинематографии, вновь призвал к разработке этического кодекса для отечественного кино, приведя в пример действовавший в Голливуде в 1930–1950-е годы так называемый кодекс Хейса. Напомню, что этот кодекс, введенный по настоянию Американской ассоциации кинокомпаний, который возглавлял республиканец Уильям Хейс, включал в себя целый ряд жестких моральных норм. Недопустимо было издеваться над чувствами верующих, оскорблять религию, подрывать ценность брака, рекламировать наркотики. Не могло быть и речи об откровенном изображении постельных сцен, не говоря уже об изображении нетрадиционного секса. Кодекс действовал неформально, фильмы, нарушающие его, можно было снимать, но их никто бы не пустил в большой прокат. В 1960-е, когда Америку, как и весь мир, потрясла сексуальная революция, кодекс естественно сам собой ушел в прошлое. Хотя, надо признать, в Голливуде какие-то кодексы еще неформально действуют: подрывать ценность брака там до сих пор не принято, хотя так же не принято сомневаться в том, что однополый брак чем-то хуже гетеросексуального. Канн, конечно, намного прогрессивнее Голливуда — там уже можно и нужно всё.
Введение любого кодекса в этой ситуации означает только то, что особым вниманием и популярностью будут пользоваться произведения, этот кодекс нарушающие. Если фильмы вызывающего содержания не пойдут на широкий экран, люди будут их смотреть на DVD. Если не на DVD, то в интернете, скачивая модные новинки на торрентах и т.д. Следует помнить, что кино — это искусство тоталитарное, оно родилось в тоталитарную эпоху и своим существованием доказывает, что тоталитаризм — явление не временное, а непреходящее. Тоталитаризм всегда с нами, пока мы в кинозале, пока мы просто смотрим и то, что мы видим, будит в нас соблазн потаенного и вытесненного желания. В этом смысле запрещать действительно бессмысленно, потому что разбуженное желание нельзя запрятать внутрь. Если уж оно пробудилось, оно должно быть как-то отражено искусством, хотя бы с целью его преодоления и вытеснения.
Страсти можно противопоставить только страсть. То современное отечественное кино, которым по праву может гордиться наша нынешняя власть, потому что это кино является одним из зримых достижений конкретно нулевых годов, — как правило, пронизано одной важнейшей страстью: страстью к победе и успеху. Эта та страсть, на которой держится вся постсоветская Россия. Она наиболее зрима в картинах о спорте: отмеченная президентом «Легенда 17» — самый яркий тому пример. Нулевые придали этому желанию победить любой ценой коллективный и, соответственно, патриотический подтекст. Да, мы жалки, слабы, немощны, но вот мы напряжемся — и тогда заткнем за пояс всех. Этот пафос национального успеха лежит в основе и бесспорных удач типа «Перегона» и «Космоса как предчувствия», и фильмов проходных типа обоих «Дозоров», и бесконечных невзыскательных патриотических сериалов последнего времени.
Проблема только в том, что все эти победы и удачи почти всегда относятся к нашему славному прошлому: военному, космическому, спортивному. А в настоящем у нас, пожалуй, имеются только героически гибнущие оперуполномоченные. Это в лучшем случае. В худшем — героически гибнущие от их рук представители организованной преступности. И, в общем, это всё. Интеллектуальный зритель, увы, полностью завоеван Каннским фестивалем. Ну не станут же интеллектуалы обсуждать на полном серьезе сериалы со второго общенационального канала?
Та страсть, которая потеряна нашим искусством и которая представляет собой столь же мощную силу, как и страсть к победе, это то, что пророк постмодернистской Франции Мишель Фуко с отвращением назвал «волей к истине». Эта та сила, которая требует от ученого отказаться от суетной и полной страстей жизни и уйти до конца дней в свою исследовательскую лабораторию, это та сила, которая заставляла героев «Девяти дней одного года» рисковать здоровьем и жизнью ради открытия источника дешевой энергии. Но в конце концов та же самая страсть увлекает Индиану Джонса на поиски Хрустального черепа, а Шерлока Холмса вырывает из скуки уютной квартиры на Бейкер-стрит для расследования загадочных и зловещих преступлений. Исчезновение детектива как престижного кинематографического жанра — частично следствие исчерпанности сюжетных ходов, но частично результат падения престижа интеллектуального класса. Стреляющие опера — люди героические, но Холмса, Мегрэ и Пуаро они не заменят.
Российский кинематограф в законной любви к воинам и спортсменам немного забыл об интеллектуале, необязательно кабинетном ученом и рассеянном профессоре, но о человеке «воли к истине», своего рода Фаусте наоборот, предпочитающем познание сути жизни приобщению к ее удовольствиям. А вот хитрый европейский кинематограф — он и об этой столь же непобедимой страсти человека не забывает. Выходят десятки картин о разных профессорах, доцентах и молодых практикантках, которые при раскопках, в ходе научных исследований или вообще случайно натыкаются на какую-нибудь рукопись, которая полностью разоблачает официальное христианское учение. И тут появляются фанатичные представители церкви и начинают свои злодеяния.
Постхристианская Европа присваивает себе интеллектуальный класс. Вы можете себе представить картину на том же Каннском фестивале с таким сюжетом: ученый в ходе генетических исследований вдруг обнаруживает, что Христос действительно воскрес, человек не произошел ни от какой обезьяны, а однополое соитие ведет к каким-то нехорошим болезням? Лично я не могу. Но я не могу представить ученого как положительного героя и в российском кинематографе, в котором в основном восхваляются наши прошлые спортивные победы и военные свершения. Увы, битва-то сегодня идет не на хоккейном льду и даже пока, слава Богу, не на полях сражений. Битва идет в каждом кинозале, в котором сидят и жуют поп-корн люди, оторвавшиеся на время от станка, офиса, научной кафедры. И эту битву нам придется выигрывать у хитрого, очень хитрого противника.
