В знаменитом американском детективе «Пленки Андерсона» (1971) банда грабителей захватывает целый многоквартирный дом-кондоминиум и, неторопливо поспешая, обносит богатых жильцов (а других там нет) буквально до последней рубахи. Парадокс в том, что главарь грабителей (его роль играет Шон Коннери) — заядлый рецидивист, только что вышедший из тюрьмы и находящийся под пристальным наблюдением, а главное, под внимательнейшим прослушиванием со стороны целого ряда спецслужб, — интересен он им и сам по себе, и как возможный связной крестных отцов нью-йоркской мафии. Разумеется, хорошо охраняется (при помощи аудио- и видеонаблюдения) и сам богатый дом. Таким образом, буквально каждый шаг преступников заранее известен правоохранителям.
Тем не менее амбициозное ограбление удается. И происходит это прежде всего потому, что каждая из спецслужб прослушивает и записывает только то, что интересно ей самой; записями они, ревниво относясь к деятельности конкурентов, не обмениваются — и поэтому бессильны разгадать преступный замысел и предотвратить преступление, совершаемое у них буквально под носом... Еще большее впечатление производит одноименный роман, ставший литературной основой фильма: весь его текст состоит из расположенных в хронологическом порядке расшифровок сделанных разными спецслужбами прослушек. В результате читатель прекрасно понимает, что за преступление готовится (и в конце концов происходит), а правоохранители, каждый из которых слушает лишь «свои» пленки, еще ни о чем не догадываются — и так никогда и не догадаются.
Разумеется, необходимость свести разобщенные усилия фискальных и следственных органов воедино — хотя бы во имя того, чтобы избежать недоразумений вроде вышеописанного, — серьезный аргумент в пользу создания финансовой полиции с прямым подчинением президенту страны, предложенного председателем Следственного комитета Александром Бастрыкиным. На зарубежный опыт кивает и сам Бастрыкин, хотя понятно, что он имеет в виду скорее возрождение отечественного ОБХСС (УБХСС), учрежденного в 1937 году, — как мы увидим далее, это знаменательная дата — и упраздненного в 1992-м. Упраздненного в страшной спешке вместе со многим другим, необходимость упразднения чего и тогда была далеко не столь очевидной, а сейчас, задним числом, представляется и вовсе мнимой. Но тогда, в 1991–1992 годах, чуть было не упразднили и само государство.
Один из сенаторов уже предложил назвать вновь создаваемую спецслужбу УБХГС — Управлением по борьбе с хищениями государственной собственности (вместо социалистической — как в аббревиатуре УБХСС). Здесь, конечно, имеется некая закавыка. Потому что социалистическая собственность (а также общественная, коллективная и личная, как значилось в политэкономии социализма) — понятие вполне определенное, тогда как государственную собственность можно в современных условиях трактовать как бесконечно широко, так и предельно узко (причем проделывать и то и другое — сугубо выборочно), что открывает простор для злоупотреблений служебным положением и для иных форм коррупции уже применительно к самой финансовой полиции — то есть, по слову Бастрыкина, мафии, создаваемой затем, чтобы победить уже существующую мафию.
Вот почему разумная и вроде бы актуальная инициатива встречена с изрядной осторожностью и даже не без опаски еще на уровне абстрактной идеи (ведь решение о создании финансовой полиции еще не принято). Заговорили о новой «опричнине», хотя финансовая полиция вроде бы не будет обладать никакими чрезвычайными полномочиями, — и наверняка вот-вот заговорят об «экономическом 1937 годе». Что, с одной стороны, возвращает нас к дате учреждения ОБХСС; с другой, наводит на мысль о самоистязательном словаре наших вчерашних оранжистов «болотного» окраса; а с третьей, заставляет просто задуматься. Понятно ведь, что «новый (политический) 1937 год» — это не более чем жупел, а вот «экономический 1937 год» — далеко не исключенная и, честно говоря, далеко не самая худшая перспектива.
Другое дело, что и в этом глобальном вопросе, и в куда более частной проблеме, решить которую призвана (или будет призвана) финансовая полиция, никак не обойтись без идеологии. Готовы ли мы вернуться к прудоновской мысли о том, что частная собственность есть кража? Готовы ли признать кражей — причем кражей века — приватизацию 1990-х? И не только признать, но и сделать из этого признания неизбежные выводы (в том числе и имеющие обратную силу)? Готовы ли назвать преступной вызывающую нескромность наших скоробогачей (проявляющуюся и в том, что они покупают себе, например, футбольные команды и депутатские кресла, и в том, что они, допустим, проводят годовалых младенцев в советы директоров) — или ограничимся ее моральной оценкой? Вот вопросы, ответы на которые непременно должно дать государство, непременно должно дать общество; вот проблемы, к которым нужно подобрать ключи; ну, а создание финансовой полиции — это не более чем отмычка, пусть и отмычка государственная (или, если угодно, отмычка государева): мафия, создаваемая против мафии.
