Хочешь, за окошком скальпы
В последний раз столь категорический исход зрителей с фильма доводилось наблюдать, пожалуй, лет 15 назад, когда в рамках Московского кинофестиваля (тогда еще проходящего под лозунгом «За гуманизм в киноискусстве, за мир и дружбу между народами») средь бела дня в «Зарядье» запустили невесть как попавший в фестивальную программу трэш-хоррор австралийца Филипа Брофи «Расплавленное тело».
Тот сеанс до сих пор стоит перед глазами: на экране человеческие туловища довольно убедительно превращаются в студень, а в проходах между рядами, будто персонажи компьютерной игры Pac Man, лавируют бабушки, эвакуирующие из зала внучат.
Бегство с премьеры «Маньяка» было ничуть не менее впечатляющим: еще не успели закончиться титры, а юные поклонницы Элайджи Вуда уже снимались целыми рядами и неслись, попискивая, на воздух, закрывая лица подписанными кумиром фотографиями.
Те же, кто остался, получили возможность полтора часа смотреть на мир глазами героя Вуда Фрэнка, малахольного реставратора антикварных манекенов из Лос-Анджелеса. В том месте, где у нормальных людей хранятся воспоминания о детстве, у него гноится незаживающая рана: малюткой он воспринимал окружающий мир, в основном, из-за дверцы шкафа, пока его мамаша предавалась безудержному разврату с первыми встречными.
Теперь он не ходит на свидания без охотничьего ножа, а коллекция женских скальпов, прибитых к головам манекенов в тайной комнате, полнится на глазах. Быть может, все изменится после того, как Фрэнк встретит художницу Анну (Нора Арнезедер), пробудившую в нем что-то похожее на чувства, а быть может, и нет.
«А я тебя совсем не таким представляла, — простодушно признается Фрэнку одна из его жертв, с которой он познакомился в интернете. — Думала, ты такой жирдяй с черными сальными волосами». Девушка попала в самую точку: именно так выглядел Фрэнк в исполнении Джо Спинелла в оригинальном «Маньяке» Уильяма Лустига 1980 года.
Тогда фильм стал сенсацией, в первую очередь, благодаря работе легендарного мастера по гриму Тома Савини, подошедшего к сценам скальпирования со всем тщанием настоящего профессионала: по свидетельству Стивена Кинга, видевшего фильм на каннском кинорынке, люди выбегали из зала, зажав руками рты. Впрочем, «Маньяка» ценили и за атмосферу: меланхоличную, болезненную, тактильную (похожего эффекта добьется почти четверть века спустя Кроненберг в «Пауке»). Всё это в полной мере присутствует и в римейке.
А радикальная смена заглавного типажа дала в новой версии эффект предельно странный: те, кто не видел оригинального «Маньяка», могут попробовать представить себе, скажем, «Крестного отца», в котором Марлона Брандо заменили на Маколея Калкина, но на убедительности повествования это никоим образом не отразилось. В первую очередь, это формальное упражнение, синефильский постмодерн: «Маньяк» идеально замыкает строй недавних признаний в любви к кинематографу 1980-х, в диапазоне от «Драйва» до «Бомжа с дробовиком».
На чисто физическом уровне ощущается удовольствие, получаемое режиссером Франком Халфуном и оператором Максимом Александром от приемов 30-летней давности, и то упоение, с которым складывает в абсолютно безупречный саундтрек свои синти-роковые ритмы композитор фильма, скрывающийся под псевдонимом Роб (к слову, сейчас в Москве можно посмотреть еще один фильм с его музыкой, французскую ретро-комедию «Любовь на кончиках пальцев»).
Что до собственно героя вечера, Элайджи Вуда (для которого это, кстати, далеко не первое обращение к жанру ужасов; были и «Факультет» Родригеса, и его же «Город грехов», где герой Вуда едва ли не перещеголял Фрэнка в жестокости и нездоровье), то он не просто хорош, но почти что безупречен. Режиссер фильма-оригинала Уильям Ластиг, имевший возможность наблюдать Вуда на съемочной площадке, признался, что экс-хоббит нагнал на него такой жути, что было грех не вспомнить не только Спинелла, но даже и Энтони Перкинса в хичкоковском «Психозе».
В общем, с какой стороны не посмотри, «Маньяк» оказался преизрядной творческой удачей. Но девочкам всех возрастов лучше просто поверить нам на слово.
