Галерея «Ковчег» избавляет русскую историю ХХ века от горечи
Застольные сцены, натюрморты с фруктами и десертами, конфетные обертки, этикетки от банок с вареньем — такого рода визуальные материалы кажутся немного легкомысленными и уж точно периферийными по отношению к «настоящей истории искусства». О чем можно рассказать посредством подобных экспонатов? Разве что о каких-то кондитерских традициях или еще о пристрастиях отдельных художников в части выбора предметов изображения. Однако выставка, построенная именно на таких сюжетах и образчиках дизайна, без труда опровергает априорные предположения о своей несерьезности.
Разумеется, авторы экспозиции не претендуют на всеохватную трактовку событий ХХ века, хотя заявлена как раз столетняя хронология. Мол, рассматривается всего лишь тема сладостей и «красивостей», связанных с глюкозосодержащей продукцией сугубо метафорически. Какие уж тут глобальные выводы? Но нарочитая скромность амбиций не должна вводить в заблуждение: подоплека проекта вполне эпохальна. Недаром в него включены экспонаты, недвусмысленно маркирующие «этапы большого пути». Упомянем в этой связи хотя бы картину Николая Богданова-Бельского «Летний день» с тремя безмятежными барышнями на дачной веранде (произведение датировано 1917 годом) или же литографированный портрет элегантной пары, на котором рукой его автора, знаменитого Петра Митурича, написано «23 июня 1941 года».
И уж куда больше здесь работ и артефактов, к символическим датам пусть не привязанных, зато безотказно характеризующих тот или иной исторический период. Будь то афиша бала художников во вкусе модерна, карамельные этикетки конструктивиста Родченко с рекламными стихами Маяковского, идиллия «советского барства» на картине Петра Кончаловского или лаконичная метафизика в натюрморте шестидесятника Владимира Вейсберга — буквально во всех случаях время проиллюстрировано со стопроцентной узнаваемостью. А вслед за узнаваемостью неизбежно идет рефлексия по поводу тогдашней «сладкой» или «несладкой» жизни. С охотой или даже поневоле, зритель вовлекается в ретроспективное исследование социума.
Заимствуя у фильма Федерико Феллини заголовок для своего проекта, кураторы «Ковчега» подразумевали не столько гламурный или богемный аспект, сколько народную, почти архетипическую ассоциацию сладости с благополучием. Проще говоря, в фокусе внимания оказываются образы довольства, роскоши, чуть ли не эпикурейства, — и тут же обнаруживается, насколько они бывали аскетичными, карикатурными или двусмысленными. Гротескные нэпманы сорят деньгами на графических листах для советских сатирических журналов, и сомневаться не приходится: дни «мелких буржуев» сочтены. Отзвуки вывесочного фруктового изобилия на холстах Ильи Машкова заставляют подумать о грядущих временах, совсем уже скорых, когда население приобщалось к «сладкой жизни» исключительно через фотоиллюстрации в «Книге о вкусной и здоровой пище» или через кинокадры «Кубанских казаков». А рыночные торговцы на картине Карла Фридмана «Южные фрукты» предвещают постперестроечную смену общественного строя — ни больше ни меньше.
Намеренное смешение жанров и стилей на этой выставке приводит не к хаосу, а к созданию своего рода паззла, каждый элемент которого является «гиперссылкой» на какую-нибудь «загогулину» в существовании страны. Однако устроители не забывают, что проект у них все-таки художественный, так что зрелище получается весьма выверенным и с точки зрения изобразительного качества. Визуальные анекдоты или осколки рухнувших идеологических программ уравновешиваются вещами изысканными, прочувствованными, чрезвычайно авторскими. Для достижения общего эффекта пришлось потрудиться: в выставку включены экспонаты из четырех музеев, в том числе нестоличных — из Твери и Вологды, а также из большого числа частных коллекций и семейных архивов. Надо сказать, результат оправдывает потраченные усилия и человеко-часы.
