Стругацких я читал вместо букваря, то есть столько, сколько себя помню. И в этом нет ничего странного. Все, кого я люблю и читаю сегодня, выросли на Стругацких — и Пелевин, и Сорокин, и даже Толстая. Бесспорно, вне всяких сомнений, за пределами любой полемики, они являлись лучшими фантастами русской литературы. Но и эта размашистая характеристика не отдает им должного. Стругацкие — шире и глубже своего жанра и своего времени. Именно поэтому они так легко перешагнули непреодолимую почти для всех советских писателей границу, отделяющую новый режим от старого. Более того, Стругацкие сохранили преемственность между тем, что было, и тем, что стало, связав, насколько это вообще возможно, «нить времен».
Решусь утверждать, что Стругацкие повлияли на советского человека больше не только Маркса с Энгельсом, но и Солженицына с Бродским. Собственно, они (а не Брежнев, конечно) и создали советского человека в том виде, в каком он пережил смену стран и эпох. Мощность исходящего от них импульса нельзя переоценить, потому что они в одиночку (если так можно сказать о братьях) оправдывали основополагающий миф всего режима. Стругацкие вернули смысл марксистской утопии. Как последняя вспышка перегоревшей лампочки, их фантастика воплотила полузабытый тезис о счастливом труде. Стругацкие глядели в корень, хотя он и рос из будущего. Их символом веры был труд — беззаветный и бескорыстный субботник, превращающий будни в рай, обывателя — в коммунара, полуживотное — в полубога.
Такой труд переделывал мир попутно, заодно, ибо его настоящим объектом была не материя, а сознание. Преображаясь в фаворском свете коммунизма, герой Стругацких эволюционировал от книги к книге, приобретая сверхъестественные способности и теряя человеческие черты. Так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не оторвался от Homo sapiens, чтобы стать «Люденом» — новым, напугавшим уже и авторов существом, у которого не осталась ничего общего не только с нами, но и с жителями светлого будущего. Всякая утопия, если в нее слишком пристально вглядываться, становится своей противоположностью.
Об этом рассказывает их лучшая книга, написанная на излете оттепели — «Улитка на склоне». Только литературный предрассудок, запирающий фантастику в подростковое гетто, мешает причислить эту повесть к бесспорным шедеврам отечественной словесности. Исковерканная цензурой, книга счастливо пережила эпохальный перелом, выпав из времени в вечность, где она стоит на одной полке не только со Свифтом и Щедриным, но и с Борхесом. Расширив границы жанра до философской сатиры, «Улитка» стала глубоким и наглядным воплощением самого неразрешимого конфликта — между сегодняшним и завтрашним. «Будущее, — объясняли свой замысел авторы четверть века спустя, — никогда не бывает ни хорошим, ни плохим. Оно никогда не бывает таким, каким мы его ждем».
Сегодня, впрочем, нам остается его не столько ждать, сколько вспоминать, каким оно было в их ранних книгах. В них они, избавив фантастику от технологического крена, создали мир, в котором они — и мы — хотели жить. Стругацкие назвали его Полднем человечества.
Люди Полудня напоминали студенческую ватагу. Они умны, здоровы, веселы и заняты — сложным, малопонятным, интересным. Здесь, как на ВДНХ, царила дружба народов и каждому находилось место под высоким солнцем. Здесь оставалось место подвигу, несчастной любви и только мелким нелепостям. Ваганты будущего кочевали по Земле и ее неблизким окрестностям в поисках риска, открытий и рыцарских авантюр, но главное — увлекательной работы. В повести «Попытка к бегству» есть такой диалог:
— Однако же нельзя всё время работать…
— Нельзя, — сказал Вадим с сожалением. — Я, например, не могу. В конце концов, заходишь в тупик и приходится развлекаться.
Чуть позже Стругацкие вынесли эту мысль в лапидарный афоризм, ставший названием их самой популярной повести «Понедельник начинается в субботу». В сущности, это — советский «Гарри Поттер». В «Понедельнике» братья учинили не только рационализацию, но и бюрократизацию магии, сделав ее родной, доступной и достойной зависти. Все читатели Стругацких хотели бы работать в НИИЧАВО, как все поклонники Роулинг мечтают учиться в Хогвартсе.
Прощаясь с Борисом Стругацким, я с любовью и нежностью вспоминаю эти первые, оптимистические книги. Они были настоящим гимном свободному труду свободно собравшихся людей, начинающих понедельник в субботу.
