Отсутствие внятного разговора между властью и оппозицией – это не временный сбой социальных механизмов. Это одна из отличительных черт российской политической системы.
Если заглянуть в классический учебник политологии, можно найти там немало интересного. Например, тезис о том, что различные политические силы занимаются артикуляцией и агрегированием интересов различных социальных групп. А потом, если мы имеем дело с нормальной политической системой, коммуницируют друг с другом по вопросам, в которых расходятся.
В общем-то, «системная оппозиция» делает вид, что именно так и происходит; но поскольку в ее субъектность никто не верит, это довольно жалкое зрелище.
А с «несистемной оппозицией» выходит любопытно. Каждый второй революционер – хороший коммуникатор. Посмотрите, из кого состоит этот лагерь: журналисты, режиссеры, писатели, деятели культуры, популярные блогеры, адвокаты. Люди, для которых коммуникация – это профессия. И вся деятельность оппозиции – это на 90% коммуникация, по понятным причинам. Не имея власти административной и исполнительной, занимаешься медийными историями, пытаясь реализовать власть концептуальную. Совершенно нормальный механизм.
То же самое – и с другой стороны. Власть тоже не может существовать без какой-никакой базы общественной поддержки – хотя бы для того, чтобы механизм выборов, скрипя, работал, обеспечивая ей минимальную легитимность. Принято считать, что коммуникативные конструкции власти топорны и неубедительны; но народу, судя по результатам тех же самых выборов, вроде бы хватает. С другой стороны, и «говорящий класс», кажется, вполне удовлетворен риторикой своих лидеров.
Но если «коммуникация с аудиторией» худо-бедно осуществляется с помощью масс-медиа и социальных сетей, то разговор между политическими агентами отсутствует.
Когда я говорю «отсутствие разговора», я не имею в виду отсутствие обмена информацией. Добрые и злые машины пропаганды крутятся как могут, но их риторика направлена не друг на друга, а на некую мистическую, огромную «фигуру умолчания» (имя которой – «российский народ»). Или на внешних, скажем так, наблюдателей. В этом смысле фильм «Анатомия протеста» и речи Удальцова – это один и тот же тип высказывания.
Пропаганда полностью заменила собой дискуссию. Если дискуссия нацелена на то, чтобы обеспечить коммуникацию и понимание, shared vision, то пропаганда, как мы знаем, нацелена на заострение различий.
«Опытные управленцы и крепкие хозяйственники» - «Нет, жулики и воры!»
«Прогрессивные молодые люди с западными ценностями» - «Нет, бездельники и зажравшиеся гламурные тусовщики!»
«Митинг» - «Несанкционированное сборище».
«Патриоты и государственники» - «Лживые дураки с капустой в бороде».
И так далее.
И, с одной стороны, наблюдателю предстают негодяи, жулики и воры, а с другой стороны – циничные предатели интересов России на зарплате у госдепа. Дополняют эту прелестную картину разнообразные маргиналы: от бритоголовых до экзистенциалистов.
Что в принципе можно сделать в такой реальности? Лечь и умереть; плюнуть на политику в принципе; закрыть глаза на аргументы любой из сторон на выбор; что еще?
Нет, кажется, ни одного вопроса, по которому власть и оппозиция могли бы согласиться, нащупать общую базу. В другой ситуации такой базой могла бы стать религия («и мы, и вы – христиане, и какие-то общие ценности у нас все-таки есть»), но как мы видим, сейчас религиозные вопросы только усугубляют разлад между сторонами. Общее понимание больших целей страны, хотя бы общий перечень этих целей – но нет, нет и этого. Общая эстетика и стандарты потребления? Даже не смешно, несмотря на айфон в руках Медведева.
Две совершенно разных реальности не конкурируют друг с другом, не смешиваются. Поэтому, кстати, сейчас невозможно всерьез присоединиться ни к одной из них. Каждая из этих реальностей – зазеркалье для второй, лживая искаженная конструкция. «Другая Россия» существует внутри первой, как матрешка внутри матрешки, только та, что внутри, очень маленькая, поэтому она тоскливо бьется о стенки большой матрешки, раздражая ее и беспокоя.
