Накануне съезда Республиканской партии, который откроется 27 августа во Флориде, Ромни, выбрав себе в напарники Пола Райана, дал наконец всем знать, чего он хочет. До сих пор понять это было куда сложнее.
— Я не боюсь голосовать за Ромни, — сказал мой товарищ из сугубо либерального Бостона, — потому что на посту массачусетского губернатора он показал себя прагматиком. Отказываясь замечать разницу между бизнесом и политикой, Ромни управлял штатом как хороший беспартийный менеджер.
Собственно, этим Ромни и мне симпатичен, но большинству избирателей такая позиция кажется бескрылой. Чтобы прийти к власти, претенденту нужна громкая идея, и на этих выборах ее представляет кандидат в вице-президенты. 42-летней Пол Райан — яркая фигура. Он может застрелить оленя, поймать руками сома, покорить любую вершину и объяснить ребенку свой финансовый план. Суть его проста: пусть неудачник плачет.
— Бедные, — уверен Райан, — Америке больше не по карману, и государству не следует подменять частную благотворительность. Вашингтону вообще не стоит вмешиваться в жизнь. Если богатым не мешать, то всем станет лучше и опустошающий казну дефицит исчезнет.
Правда, согласно проекту, это произойдет только в 2030 году, когда наиболее активной — пожилой — части избирателей будет уже все равно.
В отличие от реалиста Ромни, который решает проблемы конкретно и по одной, позиция Райана — философская, универсальная и знакомая. Это политический дарвинизм, который отнимает у государства те функции, ради которых оно существует: защиту, заботу и просвещение своего народа. Как раз этим республиканцы надеются привлечь избирателей.
Центральный парадокс американской ментальности, делающий ее поистине уникальной, заключается в том, что американцы любят свою страну, но не правительство. И это не партийная, а историческая особенность Америки, в которой создавался новый тип не доверяющего самому себе государства.
В Европе оно считалось вершиной эволюции, шедевром истории и, по Гегелю, воплощением духа нации. Но Новый Свет создали вопреки Старому. В основании каждого из будущих штатов участвовали чудаки, сектанты, утописты, фанатики и прочие эксцентрики (среди которых были и единоверцы Ромни из Юты). Они в общем-то никуда не делись. Для них Вашингтон был и остается намордником для независимого от собственного правительства народа. Поэтому Белый Дом должен отчаянно бороться за каждую общенациональную, вроде медицинской страховки, программу, попутно преодолевая недоверие, испуг и ненависть своих избирателей к столичным чиновникам.
В наборе этих чувств сказывается все та же американская исключительность. От Древнего Египта до сегодняшней Москвы служить власти было выгодно, престижно, удобно. Но в Америке чиновник — либо филантроп, либо неудачник. В первом случае он, как Митт Ромни, жертвует приносящей реальное богатство карьерой ради скромного заработка и блага ближних. К этой категории относится элита, начиная с президента. Чиновников помельче набирают, предпочитая подходящие меньшинства, из тех, кто не сумел пробиться в других местах и которых Райан обещает сократить, упразднив 200 тыс. государственных служащих. Эта скучная и недоходная служба портит характер и располагает к мести. Причем чем мельче власть, тем она противнее.
Хуже всего со мной обходились на бирже труда и во время экзамена по вождению автомобиля. В Америке я перестал бояться официантов и вахтеров, но чиновник по-прежнему внушает мне оторопь, и я, как все, обхожусь без него столько, сколько могу, и еще немножко. Неудивительно, если средний американец склонен считать: все, до чего государство дотягивается, перестает работать, приносит убыток и портит нравы. Взять хотя бы почту. Взрослые не доверяют ей своих дел, молодые не знают о ее существовании, и только я по старинке дружу с почтальонами. Но моих писем, видимо, почте не хватает, и, доведенная дефицитом до отчаяния, она вот-вот объявит себя банкротом.
Из общего недоверия к власти развилось два подхода к государству. У демократов оно, государство, вызывает сомнения, смешанные с надеждой, у республиканцев — неприязнь, у радикалов-«чайников», идейным вождем которых стал Пол Райан, — гнев.
— Америка, — осторожно объяснил свою страну Обама, — всегда балансирует между доверием к власти и ужасом перед ее вмешательством.
На каждых выборах заново решается центральное уравнение специфически американской политики: как сохранить равновесие и найти оптимальную долю участия государства в делах его граждан. Именно об этом и будут спорить кандидаты всю осень.
