Заключение предварительных соглашений по Тузле — если и виктория, то неизвестно чья, а главное, не ахти какая. Тем не менее факт безусловно позитивный. И прекрасный повод порассуждать на запутанную и вечно злободневную тему сосуществования двух сегодня существующих государств в более-менее нормальном температурном режиме. Порассуждать не столько в общественно-политическом плане, сколько, если угодно, в историософском. Иначе говоря, без «сала в шоколаде» и прочих стереотипов.
Многие наши претензии, как односторонние, так и взаимные, объясняются сознательным или нет игнорированием того факта, что оба государства — и независимая Украина, и нынешняя ЭрЭфия — по-прежнему существуют в экспериментальном режиме едва ли не на всех уровнях государственного и национального строительства, не говоря уж о межгосударственном и межнациональном. Вопросов — причем по любому поводу — здесь полным полно, предполагаемые же ответы на них имеют не только разноречивый, но сплошь и рядом взаимоисключающий характер.
Существует ли сегодня единая политическая нация — пресловутые «россияне»? Кто такие русские — государствообразующая нация или всего лишь титульная? Предполагаем ли мы и в долгосрочной перспективе сохранить федеративное устройство или перейдем к унитарному? А если перейдем, то как быть с нынешними национальными автономиями? Сохраним ли нынешнюю суперпрезидентскую республику (практически цезаризм), пойдем ли по пути ее ослабления в сторону просто президентской или президентско-парламентской, а то и парламентско-президентской? Никто не знает.
Но и у наших украинских соседей проблем не меньше. Политическая нация вроде бы сформирована или завершает процесс собственного формирования, вот только по-прежнему разделена практически надвое — и экономически, и в языковом отношении, и только в третью очередь — идейно. На чем, собственно, и зиждется украинская демократия, порой вызывающая у нас (чего уж греха таить) острую зависть, — политический плюрализм, в основе которого не преодоленный еще и вряд ли подлежащий преодолению в обозримом будущем дуализм.
Забываем мы и другое: сам по себе эксперимент по раздельному политическому существованию двух государств был затеян по итогам другого эксперимента, причем еще более грандиозного, — эксперимента, который задним числом сочли провалившимся, хотя полной ясности по данному вопросу нет и по сей день. Я имею в виду не только и не столько распад СССР (который В.В. Путин назвал главной катастрофой ХХ века), сколько исчезновение советского народа как новой исторической общности. Так это называлось в научном коммунизме, признанном теперь лженаукой, — но называлось-то совершенно правильно!
Другое дело, что сложиться эта новая общность за 70 лет не успела; вернее, успела в разных регионах и республиках бывшего СССР очень по-разному, но применительно к России и Украине (а также к Белоруссии) она сложилась совершенно определенно. Разрывать ее пришлось с мясом — и хорошо еще, что без крови. И, нравится нам это или нет, ощущение некоего гигантского недоразумения никуда не делось — и сейчас, 20 с лишним лет спустя, произошедшие изменения — the Partition, как это называлось в Британской Индии — не представляются необратимыми. Не представляются таковыми у нас, в России, это уж как минимум.
Газовые войны как элемент политики отшумели — и, будем надеяться, навсегда. Но газ по-прежнему у нас, и только у нас — и энергетический суверенитет Украины весьма сомнителен, что, разумеется, побуждает ее к его достижению не мытьем, так катаньем стремиться. Но это — тема слишком прозаическая, слишком приземленная, слишком политическая или даже реал-политическая; а вот в историософском плане всё выглядит куда проще. Хотя, разумеется, и гораздо сложнее.
При всех благих намерениях, при самых добрососедских (а каких же еще?) отношениях, при наличии и постоянном углублении делового партнерства и, напомню по случаю Тузлы, в отсутствие взаимных территориальных претензий Украина и РФ — государства не только соседние, но и антагонистические. Воспринимая — пусть хотя бы на подсознательном уровне — независимость Украины как некое недоразумение, мы готовы и еще долго будем готовы присоединить ее (всю или, предварительно расчленив, пророссийскую часть) при первом же удобном случае. Естественно, на добровольных началах. Нас попросят — а мы ответим согласием. Мы обязательно ответим согласием. И — ни в экономическом плане, ни в политическом (но, правда, не в военном) не постоим за ценой. Нам этого, грубо говоря, просто хочется.
Но и в независимой Украине понимают, что нам этого хочется и еще долго будет хотеться. И чем сильнее станет Россия, тем сильнее захочется ей присоединить Украину. Вот почему украинские политики — и, шире, украинские государственники — опять-таки, пусть хотя бы на подсознательном уровне заинтересованы во всемерном ослаблении, а то и в распаде России. Оставаясь при этом нам (как и мы — им) самыми добрыми соседями... Лишний раз напоминать об этом — ни друг другу, ни себе самим — наверняка не стоит; так что прошу прощения за то, что напомнил. Но и забывать об этом — ни Москве, ни Киеву — тоже нельзя.
