Любые либеральные новации в России — как и собственно любые позитивные реформы — вполне описываются классической формулой «недолго музыка играла» и проходят три стандартных этапа: позитивные ожидания, красивые говорения, тихое умирание с реверсом в отрицательную сторону. Так что полагать, что возвращение в УК статьи про клевету — это некоторый откат (в прежнем, теперь полностью замененном смысле этого слова) от того, что условно принято называть «медведевской либерализацией», можно с необходимым уточнением: это просто очередной частный случай общего правила.
Некоторая особенность, пожалуй, только в сроках обратного хода — здесь они по-ударному сжаты: прошло чуть больше полугода с момента декриминализации клеветы и оскорбления (129 и 130 статьи УК соответственно). Зато с отрицательным по итогу результатом всё точно по правилу: по новому закону, внесенному в Думу, увеличен максимальный срок наказания по сравнению со старой новеллой: теперь за клеветническое обвинение в тяжком преступлении — до пяти лет лишения свободы. То есть «если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь», а в нашем случае, например, в лес, с целью серьезного разговора, а потом факт разговора растворится в воздухе и заявившего обвинят в клевете, — пятерка вам, товарищ, ломится.
Диапазон возможностей для пресечения высказываний, которые, скажем, не нравятся представителям различных (а по сути единых) ветвей власти и неисчислимого отряда чиновников, таким образом расширяется: если они не тянут на оскорбление чьих-то тонких чувств или возбуждение ненависти к некоторой социальной группе, то они, скорее всего, — клеветническое. То есть к ударной 282-й статье присоединяется вновь возвращенная в разряд уголовных статья — бывшая 129-я. Как говорится, есть с чем работать. Попутно оживляется деятельность редакций: юристы работают с исками, журналисты — с текстами про эти иски и судебные заседания по этому же поводу с повторением признанных клеветническими обвинений. Опять же, жизнь продолжается.
Право на защиту репутации — вещь необходимая, что тут спорить. И деловая, и общественная, и личная репутация, конечно же, имеет значение. Не определяющее, вероятно — иначе бы давным-давно многие из руководителей силовых и гражданских ведомств, чиновники и политики должны были бы подать в отставку, но, несмотря на громкие публичные скандалы, не подают. Это такие специальные репутации, которые существуют отдельно от служебного положения. В крайнем случае происходит горизонтальное, а то и вертикальное перемещение по номенклатурной лестнице.
Но для тех, кто не входит в счастливый тефлоновый круг, право на защиту репутации имеет важное значение.
Включая, разумеется, и защиту судебную. И тут детали, в которых, как известно, всё кроется, становятся определяющим фактором. В России реальность такова, что судебно-правоохранительная (по названию скорее, чем — увы — по деятельности) система сумела буквой закона напрочь выбить его дух. Не надо далеко ходить за примерами, если неумное пение в храме, будучи по сути административным правонарушением, привело к уголовному разбирательству с тюремным содержанием обвиняемых.
Поэтому здесь вопрос не столько в статье, сколько в правоприменительной практике. По определению клевета подразумевает сознательное искажение информации с целью нанесения репутационного ущерба. И встает серьезная проблема: разделение собственно целенаправленной и целеполагающей клеветы, с одной стороны, и добросовестного (ненарочного) заблуждения — с другой. То есть предполагается, что суд будет готов исследовать разницу между клеветой и добросовестным заблуждением с целью определить, что имело место в данном конкретном случае.
Например, кто-то считает ЕР не политической партией, а искусственным институтом для проведения в жизнь законов, необходимых власти и высокопоставленным лоббистам. За что по бартеру члены этой организации получают различные административные бонусы — для своего бизнеса и тому подобное. И даже, возможно, этот некто увидит за деятельностью отдельных депутатов защиту чьих-то корпоративных или индивидуальных интересов либо выполнение заявки кремлевской администрации. Во всяком случае, такое впечатление вполне может сложиться по результатам наблюдаемой думской деятельности. Это впечатление де-факто может быть всего лишь добросовестным заблуждением (или не заблуждением, но это другая тема).
Возражать против вышеизложенного предположения вполне возможно, поскольку мнения тут могут быть различные. Но тогда нужно будет привести в пример хоть один принятой новым составом Думы закон (понятно, что ЕР тут всё определяет), который улучшал бы хоть в чем-то положение населения, предпринимателей, гражданских активистов, давал бы какие-то дополнительные гарантии гражданам по соблюдению их прав, в частности на правовую защиту, качественное образование и медицинское обслуживание и т.п.
Но получается, что так вот сразу и не вспомнишь, так что есть откуда появиться упомянутому добросовестному заблуждению. Можно ли рассчитывать, что суд будет готов принципиально разделять оценочное суждение, заблуждение и клевету независимо от статусов истца и ответчика, предлагаю решить каждому самостоятельно. С учетом того обстоятельства, что репутация судебной системы в общественном сознании сегодня как минимум амбивалентна. В умелых руках защита репутации может стать дополнительным инструментом в борьбе с критикой действующей власти. И станет, сомневаться не стоит.
