Писать в день траура о скорбном поводе для траура — задача не из легких. Психологически, но прежде всего этически. В такой день лучше помолчать, потому что словами горю не поможешь. Здешними словами тамошнему горю. Здешними — неизбежно абстрактными — словами тамошнему — невыразимо конкретному — горю. Помочь можно делами и на месте, и такую помощь уже оказывают, и она, хочется надеяться, будет оказана в надлежащем объеме. А словами… Ну что слова?.. Но тем не менее…
Звучат сейчас, увы, и слова, оскорбительно режущие слух едва ли не кощунственной радостью в связи с разразившейся трагедией. Вот, мол, за что боролись, на то и напоролись. Проголосовали на Кубани, да по стране в целом, «как надо», — вот и получили по заслугам. И это, разумеется, еще не вечер. Да и вообще, стихийные бедствия происходят по всей планете, но только не в России, потому что у нас это каждый раз — бедствие социальное. И вообще, если в кране нет воды… То есть нет, прошу прощения, если в реках есть вода и она выходит из берегов, значит, виноват сами знаете кто…
Что ж, эти любители половить человеческие трупы в мутной воде наказывают прежде всего самих себя. Сея панику, объявляют сами себе импичмент в форме отрешения от власти над умами. Над довольно многочисленными умами, еще вчера питавшими определенные иллюзии относительно самозваных народных кумиров в барских шубах зимой и с крокодиловой слезой на глазах круглый год. Злорадствуя, отталкивают. Критиканствуя, саморазоблачаются. Продолжая выступать вторым номером, всё нагляднее доказывают, что не играть с ними надо, а гнать их с поля.
И все же именно эти люди в своих «пятиминутках ненависти», адресованной «всероссийскому Цапку», первыми сопоставили Крымск и Кущевскую, а сопоставление это исключительно важно, хотя и совершенно в другом смысле. Ведь есть некое, на первый взгляд чисто мистическое ощущение: нынешней трагедии можно было бы избежать или как минимум существенно уменьшить ее масштабы, если бы сразу же вслед за оглаской чудовищных событий в кубанской станице был бы снят с должности губернатор Краснодарского края. Снят не за свои прегрешения, подлинные или мнимые, а просто-напросто по факту случившегося.
По более пристальном рассмотрении это ощущение утрачивает мистический налет и прирастает серьезными практическими доводами. Новый губернатор, назначенный на место прежнего (снятого, напомню, по факту случившегося), сразу же принялся бы, памятуя о бесславном конце должностной карьеры предшественника, латать все дыры, чинить все краны, восстанавливать все системы и службы, пришедшие в негодное или в сомнительно годное состояние. И как знать, возможно, дошли бы у него руки и до проблемы наводнений и затоплении, о существовании которой в тамошних местах известно уже как минимум 10 лет.
Сам вертясь как белка в колесе (или, вернее, как пресловутая лягушка в стакане с молоком), новоназначенный губернатор и подчиненных своих заставлял бы вести себя аналогичным образом (а те — своих), он и подбирал бы их по принципу умения и желания работать по 20 часов в сутки, а не какого бы то ни было другого… Но всё это только если бы он твердо знал: предшественника сняли не потому, что он кому-то там наверху разонравился (или куда-то там не «занес»), но и не за какие-то конкретные прегрешения административного или уголовно наказуемого характера, а исключительно по факту крупного ЧП с трагическими последствиями. И что случай с принудительной отставкой предшественника не был единичным, но что такая практика распространена повсеместно.
Строго говоря, я не предлагаю ничего нового. При Сталине (или в наши дни в Китае) под суд, а затем, скорее всего, под расстрел пошли бы десятки, если не сотни людей, в том числе и абсолютно ни в чем не повинных — и это было бы, разумеется, перегибом. Но ведь и в 1960–1980-х руководителей регионов, отраслей и ключевых предприятий в обязательном порядке снимали после крупных ЧП, и даже если их не отдавали под суд (как произошло, скажем, с руководителями Чернобыльской АЭС, невзирая на личный героизм, проявленный ими при ликвидации последствий аварии), то судьба этих отправленных на пенсию и раз навсегда вычищенных из номенклатуры начальников была незавидной: ведь богатства-то они, в отличие от нынешних, не копили, личных хором не строили, вертолетов и яхт не держали…
Наша власть настроена — по отношению к себе самой — слишком благодушно, а в целом — слишком гедонистически. Бывает, наши начальники разбиваются на вертолете — но в основном во время охоты. Наших губернаторов снимают главным образом только после того, как регион «не так» проголосует на очередных выборах — и с почетом препровождают в Совет Федерации. Одним словом, ничто не мешает им наслаждаться жизнью здесь и сейчас — вот они и наслаждаются ею. Не испытывая, по Марксу, ни внеэкономического (страх смерти), ни экономического (страх голодной смерти) принуждения. Но, находясь во власти, наслаждаться — и упиваться — можно только самой властью, а наслаждаться жизнью — это принципиально другое занятие.
Показательна история с двумя недавними петербургскими зимами. Как житель города свидетельствую: это было страшно. Не знаю, как готовилась В.И. Матвиенко к первой зиме, но по результатам — по факту случившегося — ее надо было снимать уже тогда. Однако ее не сняли — и год спустя зимние ужасы повторились. Но и после этого ее — которую уже ненавидел весь город — не сняли; по меньшей мере, не сняли сразу же. А когда все-таки сняли — из опасения, что город при ней проголосует «не так», — то сняли с формальным повышением. И, разумеется, город, не понявший и не принявший этого, проголосовал «не так». Что ж, если драматический петербургский урок властям оказался недостаточным, то теперь они получили трагический краснодарский.
Важно только осознать, что именно за урок, и сделать из него конкретные выводы: напрямую привязать служебную карьеру начальников любого рода к результатам их деятельности или, чаще, бездеятельности. Бесланская трагедия обернулась политической реформой (не будем сейчас судить об ее уже частично дезавуированном смысле), трагедия Крымска просто обязана обернуться реформой психологической. У нас — будем в горький час честны — бутафорский Совет Федерации, на три четверти бутафорская Дума, наполовину бутафорское правительство и уж вовсе игрушечная Общественная палата. У нас вся власть делегирована одному человеку, но делегирована народом: такая, знаете ли, разновидность народовластия. Но именно такая разновидность народовластия в режиме ручного управления и предполагает жесткую обратную связь.
И речь, разумеется, не об отставке одного только Александра Ткачева, снимать которого надо было еще вчера (то есть после Кущевской). И не об одних только отставках по факту случившегося. И не будем касаться в этом контексте проблемы коррупции — проблемы, которую все равно не решишь ни за день, ни за месяц, ни за год. Речь о повсеместной замене гедонистов во власти — или, выражусь еще яснее, бездельников во власти — трудоголиками. Пусть хотя бы трудоголиками поневоле — трудоголиками из страха быть уволенными по факту случившегося.
