9 июля в стране траур. В Краснодарском крае от наводнения погибли сотни людей, тысячи остались без крова. В пострадавших районах нет электричества, недостает питьевой воды, связь работает с перебоями. Жизнь будет налаживаться очень долго, и еще минимум пару недель спасатели будут находить тела погибших — таковы всегда и везде последствия разрушительных ударов стихии.
Но это отнюдь не единственные последствия стихийных бедствий — так тоже было и будет везде и всегда. Любая трагедия, пусть даже вызванная неостановимыми силами природы, будет порождать вопросы людей к власти. У нас дело усугубляется тем, что мы привыкли подсознательно не доверять официальной версии, официальным цифрам, официальным новостям из зоны катастрофы.
Даже если окончательно выяснится, что Неберджаевское водохранилище не является виновником потопа в Крымске, вопросов останется множество. Когда в Геленджике уже гибли люди, было еще три часа на принятие экстренных мер в Крымском районе. Было предостаточно времени, чтобы проехаться по всем улицам и призвать людей хотя бы залезть на чердаки и крыши. Воду можно было завезти сразу, а не тогда, когда это стало грозить социальным взрывом. Волонтеров надо было подключать к делу сразу, а не тогда, когда возмущенные добровольцы стали звонить в СМИ. Очевидно, что никаких выводов из такой же, но меньшей по масштабам беды 2002 года сделано не было. Наконец, граждане вправе спросить, а где та самая «электронная рында», о которой заговорили в МЧС после устрашающих и смертоносных пожаров лета 2010 года? Когда же появились данные о том, что Неберджаевское водохранилище и ограждающая его дамба принадлежит ООО, в котором главными учредителями являются офшорные компании, сразу вспомнился теракт в аэропорту Домодедово, хозяева которого также «затерялись» в офшорах.
Одним словом, есть вопросы к местным властям, к губернатору, к чиновникам федерального уровня. Вопросы острые, непростые, неприятные. И со всеми этими вопросами пора бы уже начать разбираться. И мне совершенно непонятна риторика некоторых экспертов и политиков, которые требуют «не политизировать трагедию». Почему это в США вопрос об обязательном медицинском страховании — политический вопрос, а у нас принадлежность важных объектов инфраструктуры, на которых произошло несчастье, офшорам — нет? Разумеется, логика на уровне «во всем виноват преступный режим» ничуть не лучше, но вовсе не потому, что через нее якобы осуществляется черный пиар на трагедии. Отнюдь! Во всех странах мира, во всяком случае тех, на которые на словах равняются и наша власть, и наша оппозиция, любая катастрофа — это всегда политический скандал. Потому что если уж политика есть искусство возможного, то у избирателя есть естественное право знать, все ли возможное было сделано. Политика — это не «долой» и не «ура», а спор о том, что надо делать, а чего ни в коем случае делать не следует. Политическая конкуренция — это соревнование за мандат на управление, так что политические силы спорят о том, как управлять наиболее эффективно, а эффективность управления поверяется чрезвычайными ситуациями лучше всего.
И поэтому всегда есть политические последствия стихийных бедствий. Ураган «Катрина», поставивший в 2005 году на колени Новый Орлеан, возможно, стоил в 2008 году президентства Джону Маккейну, который веселился на вечеринке в компании Джорджа Буша-младшего в то самое время, когда гибли люди в штате Луизиана. Еще раз заметим — не потому, что власти США виноваты в затоплении города. Дамба, защищавшая Новый Орлеан, не выдержала отнюдь не из-за «агрессивного режима Буша». Причиной недовольства американцев стало то, что в город три дня не могли завезти воду и медикаменты, места эвакуационных сборов стали местами массовых смертей от диабета, сердечно-сосудистых и инфекционных заболеваний, полиция была деморализована, городом завладели мародеры, а пришедшие на помощь стражам порядка армия и национальная гвардия наводила порядок слишком жестокими методами. По прошествии года, по данным опросов общественного мнения, около 60% американцев считали, что власти неспособны противостоять последствиям стихийных бедствий. К 2008 году инфраструктура города все еще не была полностью восстановлена, так что город и сейчас насчитывает вдвое меньше жителей, чем до «Катрины».
Когда в прошлом году в Японии случилось страшное землетрясение и на побережье обрушилось цунами, повредившее атомную электростанцию «Фукусима-1», политические демарши не отставали от спасательных работ. Премьер-министру только чудом удалось избежать немедленного вынесения вотума недоверия, вопрос о котором был поставлен в парламенте оппозиционной партией. Японцы живут с землетрясениями, как с насморком, цунами для них почти обыденность, а традиции таковы, что политическая «пляска на костях» никак не может прибавить ни авторитета, ни голосов. Но оппозиция справедливо указывала на ошибки кабинета министров, на недопустимую закрытость в вопросах освещения трагедии и радиационной опасности. Впоследствии парламентская комиссия установила, что масштаб опасности стал угрожающим в том числе из-за некомпетентного вмешательства премьер-министра Наото Кана в процесс ликвидации последствий аварии на атомной станции. Это стоило ему поста. В июле 2011 года был опубликован доклад комиссии, а в августе в Японии был уже другой премьер и глава правящей партии.
У нас же не только с политическими, но и с административными последствиями дело обстоит неважно. И дело не в пресловутом вопросе «Где посадки?». Одинаково глупо по каждому поводу вызывать дух Сталина и приравнивать демократию к идиллии. Политическая система устроена относительно сносно тогда, когда она адекватно реагирует на вызовы, когда правительство, губернаторы и местные власти несут прямую политическую ответственность за то, что происходит под их управлением. Собственно, это и есть политика. Это и есть демократия. Политические выводы из таких трагедий, как в Краснодарском крае, разумеется, должны быть сделаны. Но при правильном понимании термина «политический».
