Слив в интернет компрометирующей переписки Алексея Навального с губернатором Кировской области Никитой Белых едва ли серьезно отразится на репутации первого из корреспондентов. Такая акция редко бывает полезной для политической борьбы. Когда политический деятель находится на гребне популярности, его поклонники вообще ничего не желают слушать и принимать во внимание. Пристрастие Ельцина к крепким спиртным напиткам и приверженность Гдляна-Иванова жестким методам ведения следствия были многократно документированы и представлены общественности, но общественность сопротивлялась фактам как могла, закрывая глаза на очевидное.
Можно с уверенностью сказать, если бы подобная переписка Навального с кем бы то ни было появилась в декабре минувшего года, когда имя этого человека было у всех на устах и он казался безусловным лидером общественного протеста, «разгневанные горожане» сделали бы все, чтобы ее не заметить. Сегодня роль Навального в общем протестном деле и так не слишком значительна, в январе он (теперь уже понятно, что добровольно) отошел в первый общий ряд лидеров оппозиции, теперь, по всей видимости, ему просто придется передвинуться во второй.
В декабре же Навальный казался многим восставшим из гроба молодым Борисом Ельциным. Вокруг его имени начала складываться та же самая полуистерическая атмосфера, которая сопровождала все движение Ельцина к власти в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Друзья Навального из националистов выкрикивали его имя на трибунах как нового вождя нации, либеральные публицисты уже видели в нем русского Саакашвили, способного разогнать коррумпированные органы власти, кто-то на полном серьезе уже обсуждал перспективы диктатуры офисного пролетариата во главе с организатором «РосПила».
И вдруг с Навальным что-то случилось. Он не исчез, но как-то затерялся в общей оппозиционной толпе. Во всяком случае о нем стали говорить меньше, то есть по-прежнему часто и охотно, но реже, чем об Удальцове, и заметно реже, чем о Ксении Собчак. Да и сам он явно не стремился быть первым — на втором «болотном» митинге он вообще не выступал, а «Манифест свободной России» подписал четвертым.
Теперь уже понятно, что отступление Навального было вызвано именно тем обстоятельством, что он, как никто другой в оппозиции, был вовлечен в те самые бизнес-дела российской власти, разоблачение которых и принесло ему успех и звездную славу.
Тот факт, что Навальный отмечен незаурядными политическими талантами, мне лично стало ясно уже давно. В первый раз я увидел этого человека в конце лета 2007 года на каком-то мероприятии Института национальной стратегии, где я тогда работал. В отличие от всех других оппозиционных спикеров Навальный и в самом деле выступил резко, остро и, главное, по делу. Он не разменивался на критику «суверенной демократии» и каких-то еще идеологических конструктов тогдашней администрации, вызывавших наибольшее негодование прогрессивной общественности, а сказал следующее: «Нам нужно ограничить всевластие сырьевой олигархии!» Меня, правда, удивило, что произнес Навальный эти слова под аплодисменты сидящей рядом Марии Гайдар, отец которой внес значительный вклад в превращение России в эту самую «сырьевую олигархию». Но в тот момент я как-то не придал этому большого значения.
Потом была Кировская область, и Навальный исчез из большой политики, чтобы триумфально в нее вернуться в конце 2010 года с проектом «РосПил» и борьбой за интересы «миноритарных вкладчиков».
В оппозиционном трио Удальцов–Навальный–Собчак у каждого была своя классовая функция: Навальный в наибольшей степени отвечал образу «разочарованного яппи», современного молодого профессионала, недовольного бюрократическим и олигархическим строем. Мягкий национализм вкупе с невнятностью социально-экономической программы только прибавляли Навальному убедительности: будучи — по причине дружбы с националистами — не совсем своим для либерального истеблишмента, он оказывался своим для многотысячной армии московских «белых воротничков» с их часто наивными представлениями о «честном капитализме» и «сильной руке», способной этот капитализм создать.
Этим людям нужна была своя сказка, свой герой «без страха и упрека», кто отвечал бы образу Ивана-царевича, который разрушил бы одним взмахом меча или, еще лучше, магическим словом кощеево царство «распилов и откатов». И что характерно, все, даже те, кто истерически верил в Ивана-царевича, прекрасно понимали, что в таком царстве Иваны-царевичи сами собой не появляются, точнее, их появление обусловлено законами этого самого царства. Если такие звезды, как Навальный, зажигаются, значит это кому-нибудь нужно. Причем нужно в самом простом материальном смысле этого слова.
То, что Навальный, разоблачая одних коррупционеров и олигархов, скорее всего, делает это по заказу от других, представляло собой своего рода «секрет Полишинеля» российской политики. Это была та самая тайна, которая была всем и так ясна, но до которой никому не было дела. И тайна эта вышла наружу не только по причине слива переписки, а потому что Навальному не хватило решимости продолжать играть роль рыцаря Ланселота в борьбе со злым Драконом. И он сам сделал все для того, чтобы подобные тексты его былые поклонники восприняли на удивление спокойно.
Если бы Навальный хотел вернуть расположение своего класса, он бы нашел способ, как это сделать. Он мог бы найти своего Юмашева и выпустить что-то вроде «Исповеди на заданную тему», в которой он бы поведал миру, как он проникал внутрь царства коррумпированного капитализма, чтобы, поняв законы и правила этого царства, разрушить его изнутри. Как он попеременно вступал в тактические альянсы с разными сильными мира сего, чтобы, заручившись их поддержкой, нанести более точный и выверенный удар основному противнику. Как ему пришлось временно отойти в тень, чтобы не поссориться с другими лидерами протеста, как он пошел на союз, условно говоря, с конкурентами ЕР, чтобы поразить в самое сердце «партию жуликов и воров». В конце концов, Солженицын сумел именно так оправдать весь свой сложный и извилистый путь — от лагерной шарашки до Нобелевской премии — в своем хитроумном «Теленке».
Но, мне кажется, Навальный таким путем не пойдет. Судя по слитой переписке, он слишком трезво мыслящий человек, уделяющий внимание старым долгам, расходам и убыткам. Это, наверное, очень неплохо для топ-менеджера, но все же слишком мелочно для Иван-царевича.
А вот грезы о «честной диктатуре» «рассерженным горожанам» следует оставить вместе с надеждами на «честный капитализм»: вместо всего этого следует наконец начать строить нормальную политическую систему, в которой мы могли бы доверять институтам и полагаться на нормы, сознавая изначальное несовершенство практически всех играющих на сцене действующих лиц.
