Прошли те времена, когда я смотрел футбол с дворником, переводившим мне с испанского самые важные замечания комментаторов. Прошли те времена, когда я платил кабельному ТВ по $20 за матч, трансляцию которого прерывал не итог, а часы, игнорировавшие дополнительное время. Прошли те времена, когда я — вслед за расписанием чемпионата — перебирался из одного этнического бара в другой, чтобы смотреть футбол с чужими болельщиками, потому что латышских баров в Нью-Йорке нет.
Теперь я смотрю футбол, как во всем мире: дома, по телевизору и бесплатно, но все равно в подавляющем меньшинстве, ибо остальная Америка, упорствуя в своем ослеплении, считает бейсбол спортом, а футбол — болезнью, причем — пандемией. Поэтому мне и приходится объяснять соседям, чем этот месяц отличается от всех других.
— Чемпионат, — говорю я, — рамадан футбола. Он переворачивает календарь, заменяя будни храмовым праздником.
В сущности, так и есть: футбол — игра не с мячом, а со временем. Прежде всего, он отменяет нашу иерархию дел и навязывает свою. Расписание встреч определяет рваный ритм жизни. Матч — гвоздь дня, который делится на до и после, но никогда не вместо футбола. Сменив ориентиры, ты входишь в сакральный режим, который исподволь готовит к экстазу матча, чтобы после него медленно отпустить до нового взрыва. Но если такая синусоида знакома каждому заядлому болельщику, то лишь футбольный фанат понимает особую природу времени на поле.
Футбол — непрерывное зрелище, и это значит, что от нас он требует такого же неотрывного внимания. В обычной — межфутбольной — жизни мы редко способны на столь исключительную сосредоточенность. Не делать ничего другого так же трудно, как перестать дышать. Мы и не пробуем: в кино едим попкорн, за едой читаем газету, за газетой смотрим телевизор и никогда не выпускаем телефона из рук. Но футбол, как секс и молитва, не прощает рассеянности: либо ты с ним, либо он без тебя.
Вот тут и проходит граница между зеваками и адептами. Первые ждут результата, вторые находят его в самом процессе. Футбол живет в беременном времени, которое может разродиться голом в любую секунду. Футбол непредсказуем, как жизнь, но в отличие от нее он обычно укладывается в полтора часа, если нет серьезной драки. Нагружая секунды ожиданием, он сразу растягивает и сжимает время. Минуты тянутся — тайм летит, но мы уже не удивляемся парадоксам, потому что, войдя в транс, живем на поле, отключив мозг, но оставив сердце, которое уходит в пятки каждый раз, когда забивают гол. Хорошо еще, что это случается редко.
— Что изменилось от того, что футбол стали показывать в 3D, — горюют американские критики, — игроки по-прежнему носятся по полю и не могут попасть в ворота.
— Если вам нужны простые эмоции, — отпарировал тренер, — отправляйтесь в «Ла Скала».
И то верно. Футбол — не опера, он не делится на речитатив и арии. За ним надо следить, как за манной кашей: выглянешь в окно, а молоко уже сбежало. Искушенные в медитации болельщики знают, что промежуток между голами, даже тогда, когда он приводит к нулевой ничьей, не лишает игру напряженного содержания.
«Безголие» — не конструктивная пустота даосов, а экзистенциональная тревога русской рулетки. Футболу, как революции, свойственно катастрофическое сознание: мы ждем, когда грянет, не зная, кто победит. Ожидание, однако, само по себе награда, ибо каждый шаг, пас и фол приближает к результату, но не гарантирует его. Любуясь рисунком игры, мы следим, как прядут свои нити футбольные парки, и это не спорт, а — мистерия.
— И — политика, — говорят политики, надеясь, что спортивная борьба заменит вооруженную, особенно в Европе, где все друг с другом дружили и воевали.
Мой приятель так и разметил календарь встреч. Швеция–Украина: Полтава; Англия–Франция: Столетняя война; Россия–Польша: Смутное время; и только матч Германии с Данией, забыв о Бисмарке, головоломно окрестил «Шопенгауэр против Кьеркегора».
Подыгрывая, болельщики сидят на трибунах ряжеными: рогатые викинги, тевтонские Брунгхильды, казаки в шароварах, русские в тельняшках, один испанец оделся быком. (И то: когда Испания играли с Ирландией, у них выходила коррида, зато с хорватами — бильярд, причем без луз.) Эта игровая география сродни изначальной условности футбола. Он существует только до тех пор, пока его принимают всерьез. Например, так, как англичане. Отказываясь считать футбол делом жизни и смерти, потому что он намного важнее, британские газеты написали, что понимают украинцев, назвавших именем лучшего форварда улицы и театры своей страны.
