Спортивный начальник Сергей Фурсенко справедливо отметил главную проблему нашей команды в печальном матче с греками: слабоват соперник, вот и проиграли, был бы кто посильнее, тогда другое дело. Говорить этому господину об ответственности за порученное дело, включая персональную, о желательности иметь представление об уместности публичных высказываний в зависимости от места, времени и обстоятельств — можно, но какой смысл. Это ведь общий тренд текущего периода: ответственность за результат полностью заменяется доказанной лояльностью. Чем заменяется ответственность у наши футболистов, пока выяснить не удалось.
На этом о футболе всё. Теперь пора о Фрейде, который Зигмунд, и о его шутках с подсознательным. Ведь вовсе не исключено, что спортивный начальник говорил так, исходя из идеологической парадигмы, принятой и навсегда закрепленной в открытом фрейдовским учеником Юнгом коллективном бессознательном. В данном случае — в коллективном бессознательном советского человека. Советского, разумеется, потому что он пока еще никуда не делся, в том числе и в руководящих кадрах: пересадка с ЗИМа, ЗИСа или «Чайки» на Merсedes или BMW ничего в этом смысле не меняют. Мы — великие, мы самые сильные и могучие, и всё у нас должно быть самое большое и могучее: аэростат, ледокол, «Газпром» и теперь вот Нефтяной клуб. То, что небольшое, незначительное — в нашем понимании, разумеется, — не так уж и важно. Тем более победы наши должны быть только громкими, иначе теряется масштаб стоящими за победами руководителей.
Поддерживать патриотическое настроение масс — дело не такое простое, и инструментов для этого не так уж много. Тем важнее выбор объекта, который служит символом необходимого мифа о нашем неубывающем величии. Реальная история, на которой строится миф, как правило, не всегда имеет значение — это вопрос интерпретации. Ледокол «Челюскин» затонул во льдах и не смог, как планировалось, пройти весь путь за одну навигацию. Дело новое, непростое — хорошо, хоть люди не пострадали. Задача выполнена не была. Но всё ведь удачно обернулось большой победой: спасением героев-челюскинцев героями-летчиками. Праздники и торжества, восторженные толпы встречающих, уровень патриотизма зашкаливает. Порадовались — и назад в тесные коммуналки.
Победа — тема совсем отдельная: это настоящее, настоящее навсегда. Хотя и здесь, разумеется, не обошлось без мифов вроде подвига комсомолки Зои Космодемьянской, художественно исполненного писателем Лидиным. Но война, повторимся — особая история. Тем не менее удачная идея эксплуатировать Победу для идеологических задач власти, к этому мало или вообще не причастной, как началась в середине 1960-х, так и продолжается до сих пор, принимая формы разной степени приличия.
Дальше — полет Гагарина, всеобщее ликование (сам школьником радовался отмене занятий), необходимое для широкой поддержки развешенного по стране иконостаса, именуемого Политбюро ЦК КПСС. Космос — дело политическое, недаром Н.С. Хрущев требовал, чтобы ему немедленно докладывали о результатах запусков. Потом, после октябрьского пленума и снятия с должности, из кадров хроники вырезали его объятия с Гагариным: тогда наши победы символизировал уже другой руководитель — Л.И. Брежнев, и неважно, что великий полет проходил при его предшественнике. Наши победы — это он. Так вообще в России исторически принято: победы всегда персонифицированы в первом лице. Это дальше уже по Александру Зиновьеву — «наказание невиновных и награждение непричастных». Главное — закрепление мифа о наших великих победах.
Ни для кого не новость, какую важную роль в деле поддержки патриотических настроений в СССР и позже в России играл и играет спорт. Каждая победа — это ведь не только заслуга спортсмена. Это заслуга вырастившего его советской или постсоветской власти. Все мы помним, как совсем недавно на каждом важном матче нам ненамного реже, чем игроков на поле, показывали руководителей «Единой России». Чтобы было понятно — не только игроки добились победы, это благодаря мудрой политике партии и руководства в области всего. Видимо, спорта в том числе.
И то правда: кто еще может выделить 40 млрд на строительство стадиона любимой команды «Зенит», не болельщики же. Мы победители, и команды наши победители. Но победа, повторимся, должна быть красивой и громкой — тогда она политически пригодна. Так что парадоксальная фраза г-на Фурсенко с точки зрения государственной идеологии не так и бессмысленна. Разумеется, если бы удалось выйти в четвертьфинал, нашлась бы совсем другая трактовка. Но и эта — вполне себе оговорка по Фрейду получилась.
Проблема в том, что объектов для поддержки эмоционального патриотизма становится всё меньше: космос, футбол — очевидно отработанный ресурс. Постоянными антироссийскими заговорами в отсутствии оных тоже долго не наиграешься, хотя тема благодатная. Отдавать этот вопрос бодрой молодежи, готовой отметелить всех бомжей, проституток и заодно либеральную гниль — даже шутить на эту тему не хочется, тем более что некоторые из этих искренних патриотов вполне властью окормляемы. Хотя история учит, что штурмовые отряды к патриотизму отношения не имеют. Только к погромам.
Это совсем не о том, что патриотизм плох и не нужен. Разумеется, нужен. Только не в виде фальшивых заменителей. О которых когда-то в своей пьесе «Ромул Великий» написал Фридрих Дюрренматт: «Когда государство начинает убивать своих граждан, оно называет себя Родиной».
