Четыре балла на море — это еще не шторм. Можно даже купаться: подныривать под волны, выпрыгивать из них, просто плавать. Только выбираться на берег трудно. И опасно. Две-три волны (а они ходят, как правило, двойками и тройками) нагоняют и накрывают тебя сзади, а еще две-три, уже разбившись о берег и с шумом отхлынув от него, затягивают тебя обратно, в бурную и мутную воду, и норовят сбить с ног или, в относительно лучшем случае, жестоко иссечь крупной галькой. Наша общественная жизнь выглядит сейчас точно так же.
Буря — да и бури-то настоящей не было — затихает и скоро совсем закончится. Избранный президент будет править шесть лет; Дума, восстановив подзабытый статус места для дискуссий, прозаседает пять лет; губернаторов начнут выбирать — и сравнивать всенародно избранных с фактически назначенными; Совету Федерации, который ожидает давно назревшая реформа, придадут уже не только формальный, но и фактический статус верхней палаты парламента; оживится — во всей ее неизбежной в наших условиях фигуральности, чтобы не сказать виртуальности — и партийная жизнь; может быть, теперь, когда практически нигде не осталось ни «черных», ни «серых» выплат трудящимся (хорошо забытое слово, не правда ли?), наконец оживут профсоюзы, и т.д.
Никаких «великих потрясений» (кроме, разве что, не исключенных, но принципиально непредсказуемых природных и крупных техногенных катастроф) ожидать тоже не приходится: нам не с кем воевать; нефти, газу и прочим нашим богатствам не с чего дешеветь; обжегшись на монетизации льгот (в изначальном, несомненно, грабительском варианте, который и вызвал единственно серьезные народные волнения), власть в обозримом будущем не пойдет ни на изменение возраста выхода на пенсию, ни на другие столь же непопулярные, а главное, чреватые нарушением общественного спокойствия меры. Я бы выразился даже определеннее: Путин на них не пойдет… То есть расслабляться, разумеется, не стоит, но и нагнетать алармистские настроения не стоит тем более. В судостроении есть такой термин — «остойчивость». Вот ее-то, остойчивость, Россия в 2000-е годы восстановила — и вряд ли скоро утратит.
Иначе говоря, мы выбираемся на берег. Не слишком живописный берег, и ничего особо хорошего нас там не ждет, но тем не менее. Приятно будет после затяжного, начавшегося аж в декабре, купания в нетрезвом виде (а ведь в декабрьскую воду полезет только подвыпивший) выбраться наконец — отдохнувшими, повеселившимися, а главное, протрезвевшими — на твердую почву. Мы уже нащупали дно, мы уже стоим по пояс в воде, нам осталось сделать еще два-три шага — но не тут-то было. Одна за другой обрушиваются на нас новые волны общественного безумия и норовят сбить с ног — а прежние, уже разбившиеся о берег, спешат, отхлынув, увлечь нас туда, откуда мы только что не без труда выплыли. И пусть безумствует и беснуется не всё общество, а лишь какая-то его часть, причем незначительная, легче от этого никому, однако же, не становится.
Скажем, набегает волна откровенно истерических протестов против закона о запрете на пропаганду гомосексуализма и педофилии. Ну, дурацкий законопроект, кто бы спорил. Дурацкий, обидный, нереализуемый (отсутствуют механизм и истолкование; вернее, любой механизм и любое истолкование мгновенно сводят закон к абсурду), но, главное, совершенно не страшный. Суровость российских законов, как известно, изрядно смягчается необязательностью их соблюдения — но этот-то закон, вдобавок ко всему, лишен малейшего налета суровости. Что такое штраф в тысячу-другую рублей? Цена двух-трех мохито и пары таблеток экстази, которыми вы угостите смуглого юношу-гастарбайтера в столичном баре, перед тем как пригласите его к себе домой поговорить о свободном стихе и послушать Карлхайнца Штокхаузена. Того самого смуглого юношу, который, даже не дослушав Gesang der Junglinge, зарежет вас и ограбит. А ведь юноша этот (и страх перед ним) куда эффективнее откровенно дурацкого запрета. А что касается обиды, то вы же ничего не пропагандируете, а значит, и закон этот не про вас (и не против вас) — так на что же вам обижаться?
Нагонная волна то ли из Астрахани в Москву, то ли из Москвы в Астрахань и вовсе гротескна. В Астрахань едут заниматься политикой (в данном случае сочувствовать голодающему), а возвращаются оттуда — был у нас в Питере случай с одной известной правозащитницей — с трехлитровыми банками фактически контрабандной черной икры. Спор по линии «ест Шеин по ночам или голодает по-честному», усиленно навязываемый самыми креативными представителями самого креативного класса, разумеется, беспредметен: голодает-то он по-честному, но голодает затем, чтобы, как выражались в старину, сесть на кормление, что, с оглядкой на народную этимологию, звучит дурным каламбуром. Однако дело, опять-таки, не в этом: совершенно очевидно, что человека, настолько неуравновешенного, чтобы затеять политическую голодовку по итогам собственного несостоявшегося мэрства, нельзя не то что в начальственное кресло сажать (или хотя бы в депутатское), ему и водительских-то прав лучше не выдавать — лучше и для него самого, и для окружающих, и для посторонних.
Эти две волны (а за ними еще три) сейчас накатывают на нас сзади. А разбившаяся о берег волна гонений на патриарха и РПЦ вроде бы схлынула — но и она, затягивая назад, в глубину, по-прежнему довольно опасна… Тут, правда, к счастью или к несчастью, подсуетился и БАБ со своей новой церковью — подсуетился, как всегда, с эффектом, обратным задуманному, и все, кто еще не сошел с ума окончательно, ознакомившись с его тезисами или всего только прослышав об их появлении, лишь тверже уперлись ногами в прибрежный ил, чтобы, не дай бог, не снесло обратно... До берега еще два-три шага; безумие вроде бы затихает; но четыре балла как-никак есть четыре балла.
