Выставка Константина Коровина бьет рекорды посещаемости
Этой выставки Третьяковская галерея ждала 90 лет. Первая и последняя ретроспектива Константина Коровина (1861–1939) проходила здесь в 1922 году.
Московская публика стосковалась по Коровину. За первые десять дней работы выставки в Третьяковке ее посетили 21 115 человек. Это больше чем после открытия Левитана — там было 18,4 тыс. А ведь Левитан абсолютный хит, его увидели 291 494 зрителя.
Дело, конечно, не в статистике, хотя и она важна. Для ретроспективы Коровина отобрали 240 работ из 24 музеев России, Казахстана и Белоруссии, а также частных коллекций. Большую часть работ предоставила сама Третьяковка, хранящая в запасниках множество мало кем виданных коровинских полотен.
Что же до частных коллекций... Работ оттуда немало, их подвергали тщательнейшему анализу, прежде чем включить в каталог (тот полнее, чем сама выставка, здесь работы из 47 музеев). Многим отказали: что-то смутило специалистов. С Коровиным надо держать ухо востро.
Он так ярок и пестр, так удачно подходит к любому интерьеру, что подделывать его — особое, видимо, удовольствие. Это говорит не о том, будто всякая, не попавшая на выставку в Третьяковку работа — подделка. Но лишь о том, какой народный по духу он живописец.
Цветы и виды Парижа, крымские улочки и Русский Север, венецианские каналы и сцены из поморского быта — Коровин прожил жизнь, которой позавидует всякий. Путешествия, знакомства с замечательными людьми, успех, литературное творчество под старость... Среди друзей — Шаляпин (на выставке целых три его портрета). К нему Коровина влекло всю жизнь явно не случайно.
Как и певец, Коровин тоже весь из себя стихийный, не склонный к анализу, сибарит и гедонист. Искусству это не помеха и даже помогает успеху. Но, в отличие от Шаляпина, Коровина не назвать легендой русской культуры. Хотя зарабатывал он больше коллег — и в галереях, и в театрах, где оформил более 80 спектаклей.
На выставке много эскизов к спектаклям — как к дореволюционным («Хованщина» в Мариинке и в Большом в 1911–1912 годах), так и сделанным в советское время («Щелкунчик» в Большом в 1919-м). Впервые выставлены декорации к «Золотому петушку», которые художник делал в 1934 году для театра в Виши. Парижский внук Поленова Александр Ляпин подарил их Бахрушинскому музею еще четверть века назад, но показать раньше не было случая. Может, оно и к лучшему.
Человек-праздник и одновременно трудоголик, Коровин плодовит и стилистически разнообразен: начинал с передвижников, увлекался символизмом, но славу снискал благодаря импрессионистской манере и привычке не завершать картины. Но ему не хватало важнейшего для художника качества — энергии заблуждения. Он не искал нового, как Кандинский, не испытывал той горечи формального поражения, что определила жизнь его современников, Малевича и Филонова. «У меня нет направления и нет моды... Это я, это мое пение за жизнь, за радость — это язычество», — писал Коровин.
Радость чувствуется и сегодня, но только ее даже современникам в какой-то момент показалось мало. Соотечественникам еще хватало, а французам — уже нет. Даже Дягилев, для чьих «Русских сезонов» Коровин поначалу работал, после войны с ним уже не сотрудничал: слишком старомодной выглядела его манера.
Он уехал во Францию в 1923 году, повез лечиться сына. Тот тоже был художником, зарабатывал и копированием отцовских работ (не отсюда ли обилие сомнительных Коровиных?).
На родине Коровин потерял оба дома. Но богатства во Франции не нажил: успеха не было. Так что мечта Дягилева — построить на Марсовом поле музей современного русского искусства и открыть его работами Коровина, Врубеля и финна Галена — была утопична. Имя Николая II музею пришлось бы носить недолго. Да и открывался бы он сегодня точно не Коровиным. Впрочем, и без него уже никуда.
Выставка открыта до 12 августа.
