Наверное, эксперты удивятся утверждению, что на этих выборах Путин победил во многом за счет задействования ресурса «мягкой силы», продемонстрировав свои способности к убеждению оппонентов и диалогу с противниками. Да, Путин не принял участия в теледебатах с другими кандидатами, но он, пожалуй, впервые положил на бумагу то, что можно было бы назвать фундаментальными основами его идеологии. Причем в отличие от всех иных программных документов партии власти статьи Путина отличались более или менее четким обозначением ценностных основ его политического курса. Прочтя статьи Путина, понимаешь, в чем разница между ним и всеми другими кандидатами в президенты.
Так что спор — хотя и заочный — между Путиным и его критиками всё же состоялся. В принципе основной пафос всех предвыборных выступлений премьера состоял в том, что именно он как кандидат в президенты наилучшим образом отвечает трем фундаментальным для нынешнего исторического момента задачам: поддержанию социального равновесия в обществе за счет умеренного экономического курса, сохранению территориальной целостности страны и защите государственного суверенитета. Все предвыборное послание Путина своим избирателям, которое сам премьер 29 февраля справедливо назвал «консервативным», укладывалось именно в эти три задачи. Путин спорил с левыми и правыми конкурентами, отбиваясь от предложений поднять пенсионный возраст и отменить итоги приватизации, но соглашаясь обложить олигархов компенсационным налогом для вывода из тени их состояний, он полемизировал с русскими националистами, требующими отказа от субсидирования кавказских республик, считая эти предложения опасными для единства страны. Наконец, Путин и его сторонники неустанно критиковали тех своих противников, кто имеет покровителей за пределами нашей страны и готов в борьбе с режимом принять американскую помощь.
Можно сказать, что в ходе именно этой избирательной кампании Путин попытался создать путинизм как особое политическое течение. Собственно говоря, только теперь потерял всякий смысл вопрос «Who is Mr. Putin?». Только сейчас Путин смог сформулировать, по крайней мере для самого себя, кто он такой. До этого ему было немного приятно оставаться в тени и быть предметом гаданий, кто он — патриот или либерал? Отчасти на этой сознательной недосказанности держался принцип так называемого путинского большинства, которое могло вместить в себя Кириенко и Дугина, Кудрина и Рогозина, Лужкова и Волошина. Конечно, политика Путина будет еще много раз меняться согласно обстоятельствам, но, думаю, идеологическая программа победившего кандидата едва ли претерпит какие-то существенные трансформации.
Думаю, это понимают сегодня и противники Путина. Понимают они и то, что в 2012 году, в отличие от 2004-го, Путин победил уже не как президент надежд, но как наиболее ревностный защитник тех ценностей, которые еще пользуются пониманием и поддержкой большинства. Конечно, среди 63% проголосовавших за Путина есть те, кто всегда голосует за власть, есть и те, кому нравится лично нынешний премьер, но, думаю, большинство — это стихийные консерваторы, которые принимают Путина, потому что не хотят радикальных социальных экспериментов, протестуют против вмешательства Америки в наши дела и опасаются распада страны.
И поэтому оппозиция в ближайшие 6 лет может сосредоточиться не столько на личностной, сколько на «ценностной» критике.
Сделать это можно двумя путями. Доказывая, что Путин отнюдь не выражает наилучшим образом те самые ценности, которые он якобы защищает. Я бы только приветствовал такую оппозицию. Она бы, вне зависимости от своих намерений, только подталкивала бы новую власть выполнять свои обещания, то есть реально что-то делать для обеспечения суверенитета и целостности страны.
Однако мы более чем вероятно столкнемся и с иным направлением атаки, причем оно может быть выбрано стихийно. Путинизм, скорее всего, подвергнется дискредитации как устаревшая архаичная идеология, мешающая развитию страны, ее движению в будущее. Нам скажут, что лучшее будущее немыслимо без смелых и отчаянных экономических рывков, без лояльного сотрудничества с сильными мира сего. Нам скажут, что мы никогда не придем в Европу, не расставшись с внутренней Азией, и никогда не станем частью цивилизованного мира, пока будем биться за свой силовой суверенитет.
Подобные речи звучат и сегодня. Но сегодня они почти никого не убеждают. Не убеждают они потому что все еще помнят девяностые годы, когда страна отделилась от своего среднеазиатского подбрюшья, когда она запуталась в долгах и вынуждена была слушаться американских рекомендаций и когда в соответствии с этими рекомендациями она совершала смелые экономические эксперименты. И когда она, несмотря на упования тогдашних властителей дум, мгновенно превратилась из страны инженеров и ученых в страну бандюков и проституток. Проблема не в том, что память об ужасах девяностых ослабеет, но в том, что, устав от консервативной стабильности нулевых, которые продолжатся и в десятых, люди начнут видеть в девяностых некий начатый, но не завершенный эксперимент. И рано или поздно они потянутся к тому, чтобы его завершить.
Поэтому Путину еще предстоит столкнуться с тем, что американские консерваторы называют «культурными войнами», войной не с самим истеблишментом, но с питающим истеблишмент консервативным этосом большинства. Для того чтобы победить в этой войне, консервативному этосу нужно продемонстрировать способность к развитию. Обличение американских приспешников прошло один раз, но уже точно не пройдет второй, даже если все лидеры оппозиции будут впредь не вылезать из Спасо-хауса.
«Путинизму» десятых нужно очень убедительно продемонстрировать, что государственный суверенитет — это не синоним произвола силовых корпораций, а социальное равновесие — не эвфемизм слова «застой». И только в этом случае «путинизм» выдержит очень острую идеологическую конкуренцию. В ином случае, если продолжать ритуально проклинать на каждом шагу Америку, мы еще, не дай Бог, увидим на улицах Москвы толпы «разгневанных горожан» не то что с белыми ленточками, но уже прямо с звездно-полосатыми флагами.
