На президентских выборах я — наблюдатель в квадрате. Я наблюдаю за деятельностью мобильной группы, оказывающей юридическую помощь наблюдателям. В нашей группе — водитель, два юриста, журналист и я. В десять часов утра мы приезжаем в элитную Вторую гимназию. Отсюда в call-центр поступил сигнал: наблюдатель, симпатичная девушка Ася, жалуется, что председатель комиссии отказался показать ей списки избирателей (издалека ей показалось, что списки испещрены карандашными пометками).
Председатель 21-й УИК Денисов Михаил Георгиевич, благообразный сухой мужчина в фиолетовом свитере, как выясняется, не только отказывается показать списки избирателей, но и не принимает жалобу на это нарушение. Выдать письменный отказ в приеме жалобы тоже отказывается. Наша мобильная группа стоит на школьной лестнице, юрист инструктирует наблюдателя. Председатель показывает на нас майору полиции: чтобы этих тут не было. Я прошу председателя сообщить свою фамилию, но майор уже толкает меня в плечо: вы не имеете права здесь находиться. «Почему?» — «Так сказал председатель комиссии, я ему подчиняюсь».
Тем не менее журналисту из нашей группы удается зарегистрироваться на участке, теперь она имеет право на фото- и видеосъемку. Под запись наблюдатель пытается еще раз подать жалобу или получить письменный отказ в ее приеме — эффект нулевой. После этого председатель удаляет с участка и журналиста: будто бы та снимала крупным планом его лицо.
На самом деле это уже третья УИК, на которую мы приехали: мы колесим по городу с семи утра. Пока что самая распространенная проблема — наблюдатели-«мертвые души». Наблюдатель, получив направление от штаба Прохорова, приезжает на участок, но там ему говорят, что один наблюдатель от этого кандидата уже зарегистрирован. «Где же он?» — «Он вчера зарегистрировался, но сегодня не пришел». Проблема несложная: наш юрист помогает наблюдателю заполнить бланк отзыва не явившегося наблюдателя. Тем не менее не все просто и тут: один из наблюдателей, на помощь которому мы прибыли, не доверяет нам — а вдруг мы мало ли кто? Юноша дозванивается в call-центр, уточняет фамилию юриста из такой-то мобильной группы, просит показать паспорт, и только после этого с его лица исчезает гримаса подозрительности. Хотя, спрашивается, а кто мы еще можем быть?
Вообще, подозрительность и нервозность — вот главное. Не только этот конкретный наблюдатель, но и каждый второй председатель УИК страшно нервничает и видит в нас — не знаю кого, наверное, агентов Госдепа.
Нужно, конечно, исходить из презумпции невиновности и считать, что ни в одной из УИК, в которых мы были (до восьми вечера — 12) нарушений не готовили. В этом случае объяснение происходящему — комиссии изо всех сил стараются не допустить или под первым, более или менее надуманным, предлогом удалить с участка «незапланированных» наблюдателей — только одно: на всякий случай, как бы чего не вышло, и без того очень нервно, да и вообще как-то подозрительно.
И если говорить серьезно, то это, конечно, проблема не меньшая, чем предположительные вбросы на отдельных участках. Вместо праздника свободного волеизъявления граждан — что-то вроде ролевой игры про шпионов, в которую играют и наблюдатели, и председатели. Вот почему председатель отказывается назвать свою фамилию, хотя это открытая информация, она есть в интернете? Ничего рационального тут нет, как нет ничего рационального в том, что наблюдатель проверяет в call-центре, действительно ли мы те, за кого себя выдаем.
Но иррациональность — вообще особенность происходящего. Вот ключевой вопрос: если честная победа Путина — дело решенное, за него действительно большинство, то зачем нужны вбросы и «карусели», зачем удалять с участков наблюдателей?
Никакого разумного ответа на этот вопрос нет. Разве что вспоминается анекдот про бармена, к которому третий раз подряд приходит контролер и третий раз фиксирует недолив. «Ты же меня уже знаешь, почему не доливаешь?» — «Я лучше лишний раз штраф заплачу, чем руку сбивать буду».
