Крайне важно, что Шапорина, в отличие от Лунгиной, не знала, чем все закончится

В воспоминаниях Лилианны Лунгиной «Подстрочник» есть совершенно сорокинский эпизод: героиня «с Симой, Павликом, Женей и друзьями» уезжают из пыльной горячей Москвы в тишь литовских лесов. «В этих лесах можно было ходить целыми днями, не встретив ни единой души, мы ведрами собирали белые грибы и ягоды, и события в Чехословакии казались там очень далекими. Тем не менее по вечерам мы обязательно слушали наш верный транзистор, который держал нас в курсе переговоров между Дубчеком и советским правительством».

Говорили, о «Подстрочнике» нужно было судить по фильму; я фильма не видел, так что, может быть, поэтому книга тогда показалась мне (да и сейчас кажется)… ну, что ли оперой. Этакими, может быть, «Гугенотами». (С поправкой, конечно, на то, что «Гугеноты» — великая опера, а «Подстрочник» — как принято говорить в таких случаях, «просто хорошая».)

Лунгина ведь, по сути, не вспоминала свою жизнь, а (ударение на оба слова) сочиняла историю страны. И как всякий, у кого нет особого писательского дара, вынуждена была в этой ситуации воспользоваться уже существующим… ну, сюжетом (чтобы не сказать дискурсом). При этом, правда, ее версия этого сюжета получилась дико репрезентативной — то есть все его особенности оказались выражены еще ярче, чем у какой-нибудь Улицкой.

И именно поэтому изо всех щелей полез наружу внутренний абсурд этого дискурса. Абсурд, которым и заправлял свои ракеты ранний Сорокин (потому что ранний Сорокин был великим конструктором — настолько же, насколько сегодняшний, и не уговаривайте, не уговаривайте, «летает, но не радует»).

Тут два момента — один забавный, другой парадоксальный. Забавно, что именно «лунгинская» версия русской истории XX века, похоже, станет канонической. Парадоксально при этом то, что Сорокин, кажется, станет классикой. То есть из условного XXII века диалектический подход к истории века XX будет выглядеть как тезис трагического рассказа о борьбе горстки диссидентов с кровавым режимом и антитезис осмеяния стилистической дикости этого рассказа (ведро белых грибов в одной руке и «верный транзистор» в другой).

О синтезе остается только догадываться.

Очень жалко вышедшего в «НЛО» «Дневника» Л.В. Шапориной. Этот интереснейший двухтомник расхваливают сейчас так же, как расхваливали два года назад «Подстрочник». Так расхваливают, что читать совсем не хочется: ну, думаешь, понеслась душа в рай, еще один «свод материалов к «московскому Нюрнбергу»…

Между тем, шапоринские дневники ничуть на лунгинские воспоминания не похожи — ни в целом, ни в частностях. Циклопические — 1000 страниц: с 1898 по 1967-ой (подробные записи с 1929 по 1957-й). Наполненные тысячью деталей, каждая из которых стоит десяти обобщений. Ну и противоречивые — то Шапорина ругает «коммунистическое правительство» за бездарное управление страной, то хвалит за присоединение Западной Украины; то сдержанно радуется смерти Сталина («СССР — Смерть Сталина Спасет Россию»), то издевается над XX съездом, и так далее и тому подобное. Так ведь противоречива и история. Непротиворечива только идеология — и либеральная идеология в том числе.

Крайне важно, конечно, что Шапорина, в отличие от Лунгиной, не знала, чем все закончится. И поэтому история, которую она проживает, представляется ей не стройным рассказом, в котором есть главные герои и ключевые события, а также гармоничная композиция, обеспечивающая движение темы от завязки к развязке, а каким-то нелепым нагромождением нелепой ерунды. И отсюда ее многочисленные жалобы, что не доживу, мол, до конца, чтобы узнать, в чем смысл-то был?

Не так же ли и мы? — хочется спросить в элегическом духе.