Россию подвела вера во всеведение и всемогущество США, хотя имели место паника и растерянность

Российское общественное сознание, как правило, допускает для себя всего лишь две альтернативные внешнеполитические идеологии. Очень условно их можно описать формулами: Запад — наш друг и Запад — наш враг. Обе крайние точки зрения предполагают множество уточнений, оговорок, нюансов: Запад — конечно, друг, но у нас есть собственные интересы, которые надо защищать, Запад — конечно, враг, но существует реальное положение вещей, которое следует учитывать и т.д. И тем не менее применительно к международной жизни наш политический спектр обычно разделяется на две вышеупомянутые точки зрения.

Обычно, но не всегда. Эпоха Джорджа Буша-младшего, когда Запад в лице США объявил войну радикальному исламу и мгновенно создал внутри себя оппозицию в виде так называемой Старой Европы, позволила дополнить эти две простые альтернативы двумя другими, более сложными. Согласно одной из них, России следовало присоединиться к «крестовому походу» республиканских США против ислама и ради этого союза не протестовать против несправедливого во всех отношениях вторжения в Ирак.

В конце 2002-го — начале 2003 года эта точка зрения доминировала в российских СМИ и некоторое время казалась почти официальной. Звонком Путина Бушу 11 сентября 2001 года и последующими уступками нашей страны Вашингтону данная линия не исчерпывалась. И представляла собой очень внятную и вроде бы долгосрочную тенденцию сближения России с подчеркнуто правым флангом западной политики — в первую очередь с Израилем, с консервативным республиканским крылом в США, наконец, с политиками типа Берлускони в Европе.

Большим разочарованием для сторонников этой программы (которую связывали с влиянием тогдашнего главы президентской администрации А.С. Волошина) стал отказ главы государства В.В. Путина ей следовать. Руководствуясь в первую очередь прагматическими, экономическими, но также и принципиальными соображениями, Путин выбрал в тот момент курс на сближение с континентальной Европой — в лице Германии и Франции, категорически не поддержавшей вторжение в Ирак. Идея, что в лице этих двух европейских стран мы обретем надежных партнеров, которые позволят нам проводить более независимую политику от Вашингтона, представляла другую популярную внешнеполитическую идеологию, более привычную для российского истеблишмента, чем та, на которую делал ставку Волошин. И она в конечном счете возобладала.

«Перезагрузка» дипломатических отношений с США требовала возникновения в России каких-то новых идеологических подходов, способных более гибко реагировать на внешние вызовы. И надо признать, поначалу российскому руководству удалось найти точную меру соотнесения реализма и идеализма в политике, неплохо используя возможности тандема. Медведев образца 2008 года являл собой политика, который пошел на жесткие шаги, отразив атаку Саакашвили, и признал наперекор всему Западу независимость  двух кавказских республик, и одновременно протянул руку Западу, призвав к созданию единого правового пространства «от Ванкувера до Владивостока». Это было именно то самое сочетание геополитической самостоятельности и геокультурной экспансии, которое еще с эпохи Александра Благословенного было залогом успеха российской внешней политики.

Однако дело застопорилось отчасти потому, что после прихода Обамы исчезло множество самых острых внешнеполитических проблем, идеологические мышцы расслабились, и так называемую «арабскую весну» Россия встретила концептуально абсолютно не подготовленной. Популярные в общественном мнении публицисты начали вытаскивать из нафталина старые идеи о том, что демократы США тайно работают на «мировую революцию» и стремятся к уничтожению Израиля в тот момент, когда решалась ситуация в Египте и Обама просто еще не знал, что предпринять. А потом пошли в ход примитивное прозападничество с требованием поддакивать всему, что делают США, и реактивный патриотизм с его психологически вполне оправданными ужасами и проклятиями.

В основе обеих линий поведения лежало, на мой взгляд, ошибочное допущение, что Барак Обама — это политик со своей жесткой программой, а не растерянный человек, который напряженно ищет выход из тупиковой ситуации. России нужно было бы только вспомнить свой рецепт 2008 года — геополитическая замкнутость в соединении с геокультурной открытостью, гибкое сочетание жесткой и мягкой силы. В соответствии с этим рецептом следовало, конечно, запретить НАТО всякое вооруженное вмешательство в ливийский конфликт, о чем, по-моему, чуть ли не в открытую просил нашу страну экс-глава Пентагона Роберт Гейтс. И, с другой стороны, не дожидаясь обострения ситуации, еще в разгар событий в Египте призвать Совет Безопасности выработать единую правовую формулу реагирования на революционные события.

На самом деле такую формулу выработать было бы несложно, она должна была включать в себя как минимум три пункта: деполитизацию армии, созыв нового парламента и проведение свободных парламентских выборов, гарантии безопасности и имущества представителям старого режима, отказавшихся от применения насилия и пошедших на политические реформы. Мировое сообщество достаточно сильно для того, чтобы осуществлять если не обязательно мирный, то разработанный по общему правовому стандарту переход от диктаторских режимов к режимам относительно демократическим. Я вообще думаю, что если бы Запад желал именно распространения демократии, весь арабский мир уже давно жил бы при демократии.

Россию в тот момент подвела вера в американское всеведение и всемогущество, тогда как имели место паника и растерянность. И, увы, 2011 год не стал для нас успешным повторением 2008-го, а каким-то ухудшенным ремейком 2003-го, когда налицо был явный сбой между пиар-обеспечением внешней политики и самой внешней политикой. В 2011-м сбой приобрел характер системной ошибки. На миг возникло впечатление, что у нас имеются сразу две внешние политики. И министру С.В. Лаврову приходится выполнять роль Труффальдино, прислуживая попеременно сразу двум господам.

Сейчас, похоже, эта ситуация выправлена и какое-то относительное единство  восстановлено, однако, увы, до идеального состояния далеко. Федеральные телеканалы, еще недавно проклинавшие Каддафи, теперь превозносят его как героя и невинную жертву. Все это оставляет горький и неприятный осадок.

Общий итог 2011 года для России должен быть таким — внешнеполитическая идеология заслуживает того, чтобы над ней системно работать. Хотя бы для того, чтобы в момент очередного международного кризиса не слушать плохих советов и не доверяться случайным импровизациям.