Демократия для того и существует, чтобы ее время от времени проверяли на вшивость

Свобода начинается с верхнего до, о чем свидетельствовал уже первый лозунг.

— Выгнать евреев из банков! — прочел я на криво написанном плакате, который держал чернокожий  бездомный.

— Почему? — спросил его коренастый прохожий в ермолке.

— Ваши украли у нас все деньги, — объяснил бездомный.

— Простите, — вежливо спросил еврей, — а у вас разве были деньги?

Я засмеялся и вызвал гнев на себя.

— Вали отсюда, — отбросив околичности сказал негр.

Смерив нас взглядом, полицейский, задачей которого было предотвращение насилия,  решил, что меня прогнать проще, и я, оставив надежду оправдаться, втерся вглубь толпы.

На Майдан, требовавший «оккупировать Уолл-стрит», я пришел из чувства долга перед историей. Когда в Нью-Йорке происходят драматические события, все горожане хотят стать их частью. Обычно это связано с трагедией вроде убийства Леннона или с гибелью «близнецов», или с проделками погоды вроде рекордного снегопада, или с провалом техники, вызвавшим знаменитый «блэкаут». Но какова бы ни была причина, собравшая толпу, Нью-Йорк непременно окутывает ее карнавальной атмосферой,   сплавляющей скорбь, смех и гражданский пафос в одно незабываемое зрелище. Чтобы не пропустить его, я отправился в парк Зуккоти, где уже ровно месяц протестовали против Уолл-стрит.

Мне всегда нравилась эта старая часть Манхэттена, хотя сюда никогда не заглядывает солнце, а на Уолл-стрит мне делать совершенно нечего. Зато по опустошенным  воскресным досугом улочкам приятно кататься на велосипеде. Сейчас об этом нельзя было и подумать. Во-первых, были будни, во-вторых, дождь, в-третьих, фронт. Городок протеста оцепил пунктир из внимательных полицейских. В этой части города много туристов, которые, насмотревшись американских фильмов, обожают фотографироваться в обнимку с копами. Но здесь фамильярность была явно не уместна. Полиция сторожила толпу, боясь и проявить слабость, и превысить полномочия. Месяц изнурительного балета с законом стал испытанием для демократии, которая, собственно, для того и существует, чтобы ее время от времени проверяли на вшивость. В Нью-Йорке она держалась с достоинством, что делало честь обеим сторонам конфликта.

Невзрачный сквер, который я раньше не отличал от обочины, расцвел от внимания: здесь все думали о том, как они выглядят по телевизору. Пестрые тряпки, короткие юбки, дырявые джинсы, длинные волосы, самодельные бусы — демонстранты выглядели  так, как я мечтал в 1968 году, учась в девятом классе. Но в парке Зуккоти было слишком мало моих сверстников, и стихия протеста сама собой порождала рифмующиеся формы и лозунги.

В каждом из них упоминался 1%, к которому принадлежат все богачи Америки. Остальным 99% они не нравились. В чем нет ничего удивительного: богатых не любят везде, а не только в России. Что делать с толстосумами, лозунги не объясняли, и правильно делали. Если богачей лишить половины доходов, бюджетный дефицит США уменьшится на 1%. Если отнять всё — на два. К тому же такое решение вряд ли понравится остальной Америке, которая отнюдь не мечтает «все взять и поделить».  

Об этом парадоксе писали еще Ильф и Петров, посетившие Америку, когда ей было плохо в прошлый раз. В дороге русские писатели встретили американского бродягу, который предлагал отобрать у богатых их деньги, но 5 млн оставить. Дело в том, что их собеседник не исключал поворота судьбы, способного его самого сделать миллионером. Надежды бродяги оправдывал прецедент, а не статистика. В конце концов, в Америке все начинали с бедности. В день приезда у меня было $90. Но в парке Зуккоти и они были лишними: здесь царил коммунизм и всё было даром.

По привычке отправившись первым делом на кухню, я обнаружил богатый, хоть и  странный выбор блюд. Меню Майдана определяли щедрость и случай: обед состоял из того, что принесли доброхоты. Часто — незатейливые консервы соседей, иногда — деликатесы из окрестных ресторанов, нередко — горячая еда (огонь разводить запрещено), заказанная по телефону сочувствующими из всех стран мира. В парке Зуккоти также функционируют юридическая консультация, санитарный департамент, библиотека, пресс-центр, где можно заправить компьютеры от переносного генератора, а также универмаг, где раздают подаренную одежду, зубную пасту, дезодорант (мыться негде), простыни для спальных мешков и барабаны для развлечения. Помимо них Майдан веселит свобода. Центральная власть отсутствует, любая другая — тоже. Анархия рождает порядок, и всем заправляет общее собрание, а поскольку полиция запретила мегафоны, каждое произнесенное оратором слово передают из уст в уста. Впрочем, парк Зуккоти  не велик — всего 3 тыс. кв. м.  Достаточно, чтобы играть в политику, но мало, чтобы ее делать.