Пелевин не борется с коммунизмом, не отстаивает ничьих прав и даже не «зеленый»
На следующей неделе объявят нового лауреата Нобелевской премии по литературе. Букмекерские конторы по традиции принимают ставки, но если бы кто-нибудь спросил моего совета, на кого поставить 100 рублей, я бы посоветовал лучше их пропить — за последние годы решение Нобелевского комитета ни разу не было хоть сколько-нибудь предсказуемым. На Льосу в прошлом году принимали ставки, примерно как сейчас на Евтушенко, при этом ни Герта Мюллер (2009), ни Гюстав Леклезио (2008), ни Дорис Лессинг (2007) вообще не фигурировали в букмекерских списках.
Более или менее уверенно можно говорить только о том, кому точно не дадут. По принципу ротации — в одни руки больше двух не отпускать — пропускает ход (и наверняка не один) испаноязычная литература и Южная Америка. Вряд ли это будет женщина — потому что за последние четыре года их было две. Едва ли это будет европеец — с 2001 года европейцев было восемь.
Когда говорят о том, что Нобелевская премия по литературе — премия политическая, обычно забывают добавить, что она не только политическая, но и постполитическая (или, если угодно, эрзацполитическая). Нобелевскому комитету нужна политика, но политика безопасная — либо борьба с давно поверженным драконом мирового коммунизма, либо отстаивание чьих-нибудь никому не нужных прав, либо «зеленое» движение. От любой настоящей политики Нобелевский комитет бежит как от огня. Именно поэтому ничего не светит ни Рушди — по-видимому, величайшему из ныне живущих писателей, ни даже Адонису — сирийскому поэту и диссиденту, в которого больше всего верят букмекеры. И именно поэтому (хотя не только поэтому) никогда не полететь в Стокгольм Лимонову, хотя, видит Бог, послушать, что скажет Лимонов в нобелевской речи, было бы куда как интересно.
Имя Виктора Пелевина появилось в этом году в букмекерских списках впервые, и это, безусловно, мило, но отнестись к этому нужно с юмором. Во-первых, Пелевин для Нобелевского комитета слишком мал — Орхан Памук, получивший премию в 54 года, был для Нобелевки скандально молод, а средний возраст получавших премию за последнее десятилетие — 68 лет. Пелевину на 20 лет меньше. Во-вторых, Пелевин не борется с коммунизмом, не отстаивает ничьих прав и даже не «зеленый». Наконец, премия, в соответствии с завещанием Нобеля, вручается писателям идеалистического направления, и, кажется, комитет трактует эти слова крайне узко — как «писатели, разделяющие идеалы гуманизма», понимая под гуманизмом приоритет личного над общественным. Пелевин от такого извода идеализма крайне далек.
Проблема, как понимать слова Нобеля об идеализме, судя по всему, ключевая для того кризиса, в котором уже давно, начиная с Толстого, пребывает даже не Нобелевский комитет, а сама философия премии. Любой великий писатель в высшем смысле идеалист — но ведь всегда найдется необразованный и безнравственный человек, который кинет обвинения в безнравственности Набокову. (В качестве примера достаточно вспомнить недавние заявления протоиерея Всеволода Чаплина.) Девиз Нобелевской премии по литературе — «как бы чего не вышло», и именно поэтому впустую тратят деньги те, кто из года в год ставят, рассчитывая получить 25 за доллар, на Филипа Рота.
Хотя шансы американцев, конечно, из года в год все выше и выше. Американская литература — из всех нынешних национальных литератур объективно мощнейшая — последний раз видела Нобелевку в 1993 году. Но даже из американцев, ей-богу, выберут какого-нибудь университетского поэта, про которого все равно никому не интересно, чьи права он там отстаивает.
Что до русской литературы, то шансы на Нобелевскую премию у нас, увы, исчезающе малы. Не потому, что у нас нет хороших писателей — тот же Пелевин даст фору абсолютному большинству из нынешнего списка претендентов. И не потому, что у нас нет постполитически правильных писателей — полно: можно было бы дать Распутину как «зеленому» или даже Еремею Айпину как представителю малой народности (чем он как писатель хуже той же Герты Мюллер? Да ничем). А просто Россия никому не интересна, потому что никому не интересно, что там себе думает сырьевой придаток Европы. Ох, простите, энергетическая сверхдержава.
