Возвращение дагестанских абреков
В Дагестане возвращение боевиков из «леса» попытались поставить на поток.
Для этого при главе республики была создана специальная комиссия с неуклюжим названием «по адаптации боевиков к мирной жизни». В народе ее называют просто: «по помилованию».
По личному приглашению главы Республики Дагестан Магомедсалама Магомедова однажды мне довелось поприсутствовать на заседании этой комиссии. Сначала была мелочевка.
Парень, побегавший в лесах месяца три в первой половине нулевых, теперь из Бельгии связывался по скайпу с комиссией, ну и с Магомедовым, который в тот вечер председательствовал.
Вчерашнему боевику пообещали, что на время следствия «закрывать» не будут, а там как суд решит. Парень божился, что ничего серьезного за ним нет, ему отвечали: если следствие это подтвердит, отделаешься легким испугом. Глава республики в разговор с экс-боевиком вмешался один раз: «А ты там в Бельгии работаешь, жить есть где, жена есть, дети, почему назад собрался?»
Мордатый, видавший виды молодец, заученно дававший до того ответы на все вопросы и никак не проявлявший волнения (а что волноваться, по скайпу не арестуют), в этот момент смутился и как-то очень по-человечески ответил: «К маме».
Когда разобрались «с выходом из леса по скайпу», перешли к серьезному. В зал привели двух юношей, силовики между собой называли их «татарчата».
Оба парня были из Челябинской области, назовем их Ахмед и Тимур — просто потому, что их звали иначе. Жили они в богом забытом райцентре, задница мира. ПТУ, завод, пьющие коллеги , пьющие родители, пьющий двор, на весь город один ДК, он же по совместительству кинотеатр, куда местные ходили предварительно затарившись водкой и пивом.
«Татарчата» зачастили в мечеть, даже не в мечеть, а просто в молельное помещение, где собирались немногочисленные мусульмане этого городка. Там было все по-другому, там говорили не о том, сколько на прошлых выходных было выпито и сколько девок перетрахано. Говорили о том, что бередило души Тимура и Ахмеда, — о Боге, чести, единоверцах, ведущих джихад. Разговоры такие повторялись и повторялись, и «татарчата» отправились на Кавказ.
Дальше все было предсказуемо: в махачкалинских мечетях они пытались выйти на подпольщиков, сошлись с парнем, который показался им тем кто нужен (судя по дальнейшему развитию событий, это был просто агент-осведомитель). Новый знакомый велел ребятам выжидать и присматривать объекты для будущих терактов. Пару месяцев их «пасли», убедились, что оперативного интереса «татарчата» не представляют.
Потом по схеме: ОМОН, арест, обыск, в тетрадках схемы детонаторов, чертежи самодельных мин, рецепты взрывчатки из удобрений, адреса винно-водочных магазинов, которые «татарчата» собирались взрывать. Теперь они говорят, что когда выезжали в Дагестан, думали, что тут менты убивают мусульман только за то, что те молятся, а в тюрьме тюремщик их будил каждое утро, чтоб они не проспали намаз.
Сидят перед комиссией, сутулятся, нервно ломают пальцы, просят снисхождения. Они как бы в двух ролях сразу — то ли пленные моджахеды, то ли серьезно нашкодившие сорванцы — и не знают, бедняги, как лучше — то ли гордо молчать по-партизански, то ли повиниться, полчаса позора и ты прощен.
Представитель ФСБ докладывает, что «татарчата» со следствием сотрудничают (а кого они могут сдать, кроме агента), представитель МВД голосом деда-сержанта риторически спрашивает «а к нам чего приехали, там у себя джихадом бы занялись». Встревает министр по делам национальностей Бекмурза Бекмурзаев, чуть не пуская слезу: «прежде чем отпускать их в эту Челябинскую область, пусть хоть месяц походят в нашу мечеть, поучатся исламу, хоть какой-то ликбез».
Откуда-то из глубины зала раздается: «Да не раскаялись они, просто на свободу хотят выйти». Председательствующий Магомедсалам Магомедов, сам очень набожный мусульманин, отрезает: «В чужое сердце не заглянешь, давайте голосовать».
Разумеется, Ахмеда и Тимура отпустили, за ними должны были приехать родители и увезти домой, а пока не приехали, «татарчат» закрепили за дагестанским духовным управлением — «учиться правильному исламу». Акт милосердия состоялся.
После этого мероприятия мы долго пили кофе с адвокатом Расулом Кадиевым, активно сотрудничающим с этой комиссией: «Тут много театра, — улыбается Расул. — С такой помпой решали судьбу этих пацанов, но что они сделали?! Скачали из интернета несколько мегабайт информационного мусора. Да у нас школьники знают, как из Nokia сделать дистанционный взрыватель!»
Чего больше в этой комиссии — пропаганды или реальной помощи?! Что бы там ни говорили, несколько лет назад таких вот скачивальщиков «информационного мусора» могли пристрелить при задержании как террористов. Но теперь в Дагестане новый курс. В комиссию по помилованию входят не только силовики, но и представители «той стороны». Разумеется, не те, кто еще недавно с оружием в руках боролся за шариатское государство, но люди, пользующиеся авторитетом среди «сторонников идеологии «ваххабизм», если пользоваться милицейской терминологией. Погоды они там не делают, но...
Выход или тупик?
Мы сидим в центре Махачкалы в офисе Аббаса Кебедова. Он брат идеолога дагестанского джихада Багауддина, многие члены его семьи были связаны с «лесом» и погибли в различных спецоперациях. Сам он получил теологическое образование в Египте и в свое время просидел год в махачкалинском СИЗО. Теперь он член общественной палаты Дагестана и символ нового подхода к проблеме подполья: те, кто не берется за оружие, могут быть активной частью общества вне зависимости от своих религиозных взглядов.
— Надо создавать структуру, которая будет решать не судьбу конкретного боевика, а добиваться общего соглашения между теми и этими, стороны должны быть представлены паритетно, — объясняет Аббас. — Мы представили в Национальный антитеррористический комитет четырехэтапный план урегулирования ситуации. Московские генералы-чекисты отнеслись к нашим предложениям с интересом, а на местном уровне поддержки нет, слишком многие здесь заинтересованы в сохранении конфликта, слишком многое придется менять в Дагестане, если браться за дело всерьез.
Кебедов убежден, что главная проблема в том, что возвращать боевиков некуда. «Мы выводим человека, и он попадает в реальность, от которой в свое время бежал: бесправие, коррупция, безработица, всевластие кланов, беспредел силовых структур. Нет никаких гарантий, что его завтра не посадят «по вновь открывшимся обстоятельствам» или просто не убьют. Такой человек как вышел, так и назад ушел».
Аббас Кебедов приводит пример. Уроженец села Гимры Магомед Сулейманов считался идеологом боевиков Унцукульского района и командовал небольшим отрядом из односельчан. Его неоднократно пытались уничтожить, иной раз в спецоперациях участвовало до тысячи бойцов спецназа и ОМОНа, артиллерия, авиация, но отряд Сулейманова неизменно вырывался из окружения.
Бывало, что, вычислив его очередной блиндаж, силовики начинали штурм, а Магомед сидел в это время уже в доме односельчанина, смотрел по телевизору, как бомбят лес, откуда несколькими часами раньше он ускользнул по чабанским тропам, и слушал победные реляции о том, что «бандгруппа Сулейманова уничтожена». Приютивший его хозяин дома только похохатывал: «Ты здесь и ты там, Магомед, ты не шайтан ли часом?»
Для силовиков его сдача в 2008 году была успехом. Сулейманов, находясь на свободе, был фактически местным шариатским судьей, с тяжбами, спорами и конфликтами односельчане шли к нему, а не в светские суды. В соответствии с исламским правом он назначал алименты при разводе, взыскивал невозвращенные долги, распределял наследство, наказывал воров.
Бывало, что к нему приходили коммерсанты: «У меня лесные деньги вымогают, я плачу закят [обязательный для мусульман налог в пользу неимущих, 1/40 часть ежегодной прибыли], я занимаюсь благотворительностью, я не имею отношения ни к торговле водкой, ни к азартным играм. Должен ли я при этом что-либо платить боевикам?» Сулейманов выносил решения в пользу таких коммерсантов, и боевики подчинялись, оставляя жертву в покое.
Был случай, когда он распорядился отпустить заложника, похищенного вымогателями, и это требование было выполнено. Ни взяток, ни откатов. Его отряд, вышедший из леса вместе с ним, выполнял обязанности судебных приставов. В УФСБ он был на хорошем счету, «с боевиками не взаимодействовал, к джихаду не призывал». Но в прошлом году он исчез, а потом на сайтах подполья появилась видеозапись, на которой Сулейманов с оружием в руках сидел в кругу «лесных генералов» и решал насущные вопросы подполья. Его возвращение в лес было ударом для тех, кто за него когда-то хлопотал.
Представители силовых структур считают, что он вернулся под давлением лидеров дагестанского подполья, упрекавших его в отступничестве и даже грозивших ему убийством. «Его вызвали на встречу с покойным амиром Дагестана Магомедали Вагабовым, вместо встречи тет-а-тет его ждали вооруженные боевики, и он чудом сумел скрыться», — рассказывает сотрудник местного УФСБ, хорошо знающий ситуацию.
Лесные братья
Чтобы узнать мнение другой стороны, нам пришлось отправиться в родное село Сулейманова, в Гимры.
Боевики называют эти места «горным сектором», силовики — «зоной активности гимринско-балаханских бандформирований» (официально это Унцукульский район).
«Лес» здесь даже не вторая, а первая власть. Местные жители утверждают, что недавно погибший в результате теракта глава района Магомедгаджи Тагиров был ставленником знаменитого на весь Дагестан абрека Ибрагима Гаджидадаева. Силовики с этим не спорят, но добавляют, что сам теракт, в результате которого погиб глава, был следствием того, что его добрые отношения с абреком в последнее время охладели.
Предыдущий глава Казимбек Омаров тоже был убит, у него тоже не сложились отношения с «лесом».
Даже государственные предприятия здесь часто платят «лесным» «налог на джихад». На Ирганайской ГЭС работает Шамиль Гаджидадаев, отец Ибрагима. На работу туда его пригласили после того, как на ГЭС прогремел взрыв. Новый сотрудник оказался лучшей защитой, больше никто не рискует тревожить электростанцию.
Подрядная организация, выигравшая тендер на реконструкцию тоннеля, ведущего в Гимры, планировала проложить объездную грунтовку. Дорога должна была идти по гимринским горным пастбищам. Сельский сход был против, подрядчик выдвинул последний аргумент — «а Ибрагим Гаджидадаев не возражает».
Тогда в дело вмешался шариатский судья Магомед Сулейманов: «Ибрагим — это еще не все село». После этого запылали трактора, и работы свернули. Боевики разрешили, боевики и запретили. И ничего власти с этим сделать не могут, тут тебе не Химкинский лес, тут не то что футбольные фанаты, тут самые натасканные спецназы обламывали зубы о местных «несогласных».
Несколько часов по горным серпантинам — и мы в доме близкого родственника Магомеда Сулейманова. Сагид, отец его жены, во время переговоров о выходе зятя из леса, был посредником, к нему не раз власти обращались за помощью в таких делах. Своего родственника он ни осуждает, ни одобряет. Он вообще живет в реальности, которую московским аршином мерить нельзя.
Гимры — особое село, отсюда родом был третий имам Большой кавказской войны Шамиль, отсюда же был и первый имам Газимагомед. Здесь в сражении с русской армией Газимагомед и был убит. Местный житель по имени Исимбулат показал тело мертвого имама русским солдатам, и вот уже почти 200 лет никого тут не называют именем Исимбулат и не выдают замуж местных девушек за его потомков.
Здесь всегда, даже при советской власти, царил шариат. Сельский джамаат — это единственная реальность. Гаджидадаев, Сулейманов и десятки других боевиков — часть этой общины, они кому-то племянники, кому-то кузены. А Конституция, Уголовный кодекс, розыск, оперативный учет — это, как считают гимринцы, бред, который затаскивают сюда чужаки с равнины, которые и называют местных ребят бандитами.
Сагид выслушивает от нас версию силовиков, что его зять ушел под давлением бывших соратников по борьбе с кяфирами, и улыбается в бороду:
— Между моджахедами тоже не все просто, бывают и конфликты, но не из-за этого ушел Магомед. Перед этим убили самого авторитетного исламского правоведа Дагестана Муртузали Магомедова, единственного в республике доктора шариатского права.
Он был непререкаемым авторитетом для тех, кого власти называют ваххабитами, но и «традиционные» мусульмане признавали его знания. К джихаду он не призывал, боевиком не был, но и разменивать свое влияние в интересах властей не соглашался. Наш Магомед считал путь, по которому шел Муртузали, правильным и достойным и сам шел тем же путем, а когда того убили, он понял, что избегать конфликта с властью бессмысленно, все равно менты рано или поздно уничтожат. Другой причины нет.
Надо сказать, это убийство так и осталась нераскрытым. Половина Дагестана считает, что это «лес» уничтожил своего духовного лидера по причине недостаточной радикальности, вторая половина убеждена, что акция была эфэсбэшной — салафитский лидер становился слишком популярен.
Кончится ли конфликт с «лесом»?
Мы вернулись в Махачкалу, оставалась последняя встреча. Один из сотрудников республиканского УФСБ согласился поговорить о Сулейманове, что называется, без записи.
— В «лесной» табели о рангах Магомед теперь считается шариатским судьей всего Дагестана. По сути дела, больше его и обвинить не в чем, крови на нем по-прежнему нет. В «лесу» разные люди, много настоящих бандитов, но это не тот случай.
Сулейманов в период своего легального существования был позитивным фактором. Был такой случай, «выводили» парня из селения Дженгутай. Начальник Буйнакского ГОВД полковник Сахаватов давал ему гарантии безопасности со стороны властей, но нужны ведь еще и гарантии «леса», что парня отпускают, что никто не придет к нему, не объявит отступником и не убьет за это. Такие гарантии может дать лишь человек, авторитет которого признает «та сторона». В том конкретном случае гарантом от «лесных» был именно Магомед, принявший решение, что парень вправе оставить джихад, чтоб ухаживать за больной матерью.
Если Сулейманов согласился бы «выйти» еще раз, я бы это только приветствовал, хотя должность у него там теперь «генеральская». Честно говоря, Дагестан знает вот таких вот «лесных генералов», не замаранных кровью невинных людей. Дагестанское общество не то чтобы готово принимать их обратно, оно их даже не отторгало никогда.
Адалло Алиев был вечным соперником Расула Гамзатова за право считаться лучшим аварским поэтом. Многие в Дагестане считают, что на аварском Адалло даже выше Великого Расула, но тому больше повезло с переводами на русский. Адалло прижизненный классик, в школьных хрестоматиях его стихи изучают дети. Было время — из всех радиоприемников неслись песни на его стихи.
А еще Адалло знался с Хаттабом и Удуговым, носил в кармане именной пистолет, подаренный Масхадовым, первые дни второй чеченской встретил в доме Шамиля Басаева в Ведено. И самое смешное, Адалло убежден, что на все на это он имел полное право, «ведь я поэт, а настоящий поэт — он ведь не среди профессоров, настоящий должен иметь дело и с бандитами, и с революционерами»...
Отец нынешнего главы республики Магомадали Магомедов в свою бытность главой республики уговорил скрывавшегося в Турции Адалло вернуться. Его никто не арестовывал, старик получил астрономический, но условный срок и из зала суда уехал в свою квартиру в «писательском» доме с видом на море.
Условный срок ему давно погасили досрочно. Когда у него прихватывает сердце, президенты звонят кардиологам: насколько там все серьезно? Если он приходит на официальное мероприятие, ведущий непременно пригласит его в президиум (конечно, в органах посмотрят косо, но куда деваться, это же Адалло).
Этой весной я оказался рядом с ним в таком вот президиуме. Старик внимательно слушал оратора на трибуне, распинающегося про то, что все беды от того, что у населения много оружия, и это оружие надо у всех отобрать... Неожиданно Адалло с места громко и весело сказал: «Кавказцы, снимите с него штаны и наденьте юбку».
Он остался самим собой — нераскаявшимся, но прощенным. Обе стороны сохраняют чувство собственной правоты, и тем не менее они смогли ужиться.
