Почему берберы и бедуины тоже воюют против Каддафи
Места тут дикие. В отличие от цивилизованных Мисураты и Бенгази, где все хотят, «чтобы было как в Европе», здесь большую роль играют межплеменные отношения.
Зинтан — это девять огромных бедуинских семей, в далеком 1969 году они поддержали Каддафи, и им была обещана определенная доля власти. Обещания не были выполнены, и уже в середине 1970-х Зинтан восстал. Восстание подавили, но полностью искоренить фронду лидер ливийской революции так и не смог. И когда в этом феврале забурлил восток, запад принял эстафету.
Местные власти поначалу колебались, то снимая в здании администрации портреты Каддафи, то вновь вывешивая. Но в первые дни мятежа зинтанская молодежь спалила здание полиции. Затем в соседнем Гарьяне мятежники стали грабить склады с оружием — охраняли их тоже зинтанцы. Охрану сменили, и однажды по толпе, растаскивающей «калаши», дали очередь, пролилась первая кровь. В ответ зинтанцы организовали налет на пост полиции и полностью его вырезали. После этого остановить мятеж переговорами уже было невозможно.
Зинтанских бедуинов поддержали берберы из соседних городов. Они давно и безрезультатно добивались автономии, и у них тоже накопилось недовольство. Их города — просто россыпь небольших домов среди каменистых выжженных холмов. За них и идут ожесточенные бои. Повстанцы медленно теснят силы Каддафи. Тут нет полутонов, как на востоке Ливии, тут все черно-белое: кто не с нами — тот против нас.
Городок Ауния, жителей которого называют машеши (пришельцы), отказался поддержать восставших против Каддафи. Полковник переселил их сюда лет 20 назад с южных регионов, и те были благодарны ему. А зинтанцы считают, что у них отобраны их исконные земли.
В Аунии среди лояльных машеши стояли части каддафистской милиции. Теперь нет больше городка Ауния. Сначала город бомбила натовская авиация, потом пошли вперед повстанцы. То, что осталось после авиаударов, они просто сожгли, и ни один машеши не рискнул остаться под их властью. Машеши бежали на юг, откуда когда-то и пришли. Примерно так же сложилась судьба городов Яфрана и Риайны.
Здесь, в западной Ливии, не хватает питьевой воды и еды, которую доставляют караванами из Туниса и по воздуху. Здесь бензин на заправках выдают по записке из повстанческого штаба. Здесь прямые участки шоссе оборудованы как взлетно-посадочные полосы, способные принять грузовые «Аны».
Здесь нет никакой бюрократии. В штабе повстанцев только изумились — что здесь делают русские, «вы же друзья Каддафи»?! Тем не менее приставили к нам переводчика, который говорил скорее на ломанном украинском, чем на русском. Уже на второй день он организовал нам визит на фронт, посадил в машину к парню по имени Хишам, но сам с нами не поехал. Уже в дороге мы выяснили, что едем отбивать у каддафистов города Кекли и Гуалиш.
Военный поход скорее напоминал сборы на большую деревенскую драку. В окрестности Кекли стекались отряды ребят, явно хорошо друг друга знавших. Кто-то вместе учился, кто-то работал, кто-то приходился кому-то родственником. В итоге собралась толпа, человек 300. Потом появилось с полдюжины «ливийских тачанок» (пикапов с крупнокалиберными пулеметами) и «тяжелая артиллерия» — грузовичок, из кузова которого торчала ракетно-пусковая система, снятая с французского «Миража».
Никакого единого командования мы не увидели, тем не менее каждый точно понимал, что надо делать. «Пехота» рассыпалась по холмам и стала сжимать полукольцо вокруг Кекли, тачанки пятились задним ходом по петляющей дороге обрушивая шквал огня на блокпосты каддафистов. Те пытались отстреливаться, но всякий раз оказывались в окружении. На всех высотках вокруг уже сидели автоматчики и снайперы, поливая очередями гвардейцев Каддафи со всех сторон.
Повстанцев пытались сбить с холмов минометным огнем, но они быстро перемещались. А когда вычисляли минометную батарею, на холмы вползала «тяжелая артиллерия». После ракетного залпа минометы замолкали. Судя по четкости, с которой повстанцы действовали, с ним хорошо поработали инструкторы, обучив тактике в горной местности.
К обеду дело дошло до городских боев, и Кекли быстро перешел к повстанцам. Все убитые каддафисты были молодыми чернокожими африканцами. Привезший нас сюда Хишам застрелил из снайперской винтовки пулеметчика и чуть ли не за руку притащил показывать его, повторяя много раз «муртазак» (наемник) и «Мали». Пуля вошла чернокожему парню в шею, кровь еще не свернулась и сверкала на солнце алыми переливами. Три минуты назад его пулемет выбивал фонтанчики каменной пыли из пропеченной земли буквально в трех метрах перед нами.
До самой темноты повстанцы пробивались с боями по дороге. Гуалиш, от которого до Триполи километров 100, взяли уже когда стемнело. Цену этого похода мы узнали лишь на следующий день, вернувшись в Зинтан и зайдя в госпиталь.
В морге лежали восемь повстанцев, в палатах — 15 раненных. «Все зинтанцы, — ворчал наш провожатый, — из других городов людей сражаться с Каддафи вчера так и не прибыло». Я вспомнил абзац из школьного учебника истории, о том, что, отбиваясь от татаро-монголов, русские не чувствовали себя единым народом и каждый защищал лишь свой город, не приходя на помощь к соседям.
В отдельной палате с охраной на входе лежали пятеро раненных пленных. Нас туда пустили, предупредив, что пленных можно фотографировать только на тех же условиях, что и раненных повстанцев, то есть с их согласия. Согласие дал только один, армейский офицер Салах Маргини. У него одна пуля раздробила колено, вторая пробила мочевой пузырь. Вечером его должны были прооперировать.
Он не наемник, родился в Триполи. Судя по лицам, остальные в этой палате тоже местные арабы. Раньше нам уже говорили, что к местным, попавшим в плен, относятся довольно мягко, в отличии от наемников. Судя по тому, что чернокожих в этой палате не было, они просто не доживают до момента, когда могут попасть в руки врачей.
Кстати, убитых наемников ливийцы аккуратно накрывают одеялами, никак не демонстрируют своего к ним негативного отношения и стараются как можно быстрее доставить в морозильник при госпитале. Этим цивилизованная война выгодно отличается от войны скажем, в Южной Осетии трехлетней давности, где трупы грузинских солдат валялись сутками, а местные женщины приходили их оплевывать.
Врачи, кстати, здесь почти все русскоговорящие, 14 медиков с Украины работают в зинтанском госпитале. Разумеется, к раненным они относятся гуманно, не деля их на каддафистов и повстанцев. Тем более что сами медики готовы быть лояльными любому режиму.
Наталья работает здесь терапевтом. Она рассказывает, что раньше тех и этих раненных держали даже в одних палатах, пока брат убитого повстанца не застрелил попавшего в плен убийцу прямо на больничной койке.
— Самое обидное, что того только привезли с операционной, нам его удалось спасти, — вспоминает Наталья, — но это был единственный случай реальной расправы над пленными, а так бывает, что местные медсестры повесят перед койкой подстреленного пленника революционный триколор, мол, смотри гад, мучайся, просто дети какие-то.
Охраной раненных каддафистов занимается старый Мусбах Тархуни, колоритный дедушка с пышной седой бородой. Он прославился тем, что во время боев за Зинтан «в одиночку ходил на танк с гранатометом». Старик известен и особым благородством. Врачи рассказывают, что он носит из дома пленным чистую одежду. Был случай, когда он выдавал молоденького солдатика с перебитой осколком ногой за своего племянника-повстанца, чтобы тому сделали сложную операцию в частной клинике. Такие операции оплачивают европейские фонды, но только противникам Каддафи.
Врачи здесь цари и боги, но это теперь.
— Десять лет назад, когда мы тут только появились, в нас могли картофелиной на улице запустить, за то, что мы одеты не по-исламски, теперь привыкли, говорят, что давно считают зинтанцами, а когда все это началось, буквально умоляли, чтоб мы не бежали отсюда, — вспоминает Наталья.
Во время самых больших боев на двух хирургов иной раз приходилось по 60 раненных в день, и они справлялись. Никто не имел опыта работы с осколочными и пулевыми ранениями, но они научились делать то, о чем знали лишь по учебникам. В свободное время они просиживают в интернет-кафе — «из Туниса идут медикаменты с документацией, на французском, приходится на ходу выяснять, что к чему».
Трудно поверить, но украинские медики и сейчас ездят из Зинтана в Триполи за покупками. И на повстанческих постах, и на каддафистских им отдают честь. Они могут потребовать от местных шейхов закрасить на заборе госпиталя всю революционную символику, или запретить загонять военную технику в госпитальный двор во время обстрела «Градами». Диалоги жесткие.
— В хотите, чтобы нас начали бомбить?
— Ну пусть хотя бы люди отсидятся у вас.
— Люди пусть будут, но прекратите держать боеприпасы на аптечном складе.
— Откуда вы знаете про склад?
— Это не важно, а важно то, что раз знаем мы, могут знать и каддафисты.
Главари зинтанского восстания ворчат, но подчиняются.
Мы собрались с медиками в госпитале в одном из коттеджей, которые предоставляются местными властями иностранным докторам. Я расспрашиваю их обо всем, что было до и после февраля.
— Вам при Каддафи было хорошо?
— Хорошо.
— А если его свергнут, останетесь?
— Останемся.
— А что изменится, если его свергнут?
— Станет хуже.
— Так зачем же останетесь?
— Да ведь не только они нас своими считают, мы их тоже.
