Китайцы посадили Сталина к пишущей машинке

Пока в Москве гастролировал спектакль «Гроза» Народного Художественного театра Пекина, в самом Китае обозревателю «Известий» довелось посмотреть другой спектакль — о главном архитекторе китайского коммунизма и о непреходящем величии его идей. Красочное и высокобюджетное зрелище пекинского Театра Армии доказало, что экономический бум шагает в Поднебесной рука об руку с достижениями «культурной революции». 

«Надо бы в театр какой-нибудь пойти», — раздумчиво сказал Адольф Шапиро, сидя в кафе Шанхайского театрального института, одного из самых престижных вузов Китая. «Вам повезло, — радостно сообщил один из деканов института, профессор Лу Ань. — в Шанхае как раз гастролирует Театр Армии из Пекина. Он привез очень интересный спектакль». «Про Мао Цзэдуна, — уточнил сидящий чуть поодаль профессор Чэнь Шисюнь, специалист по русскому театру, — а пьеса немного похожа на пьесы вашего Михаила Шатрова про Ленина». Мы с Шапиро переглянулись. «Так Мао в этом спектакле положительный персонаж или отрицательный?» — осторожно поинтересовалась я. Профессор развел руками: «Ну как… положительный, конечно».

В театр нас отвез сам Лу Ань. Кожаные кресла в его белоснежной BMW были зачехлены, чехлы украшали трогательные белые кружева. Лу Ань разговаривал по телефону с то ли золотым, то ли позолоченным корпусом, а город, по которому он нас вез, на каждом шагу обнаруживал очередное свидетельство бурного экономического роста. Здание театра, где гастролировал спектакль про Мао, и вовсе показалось частью декорации. Две огромные стеклянные сферы волшебным образом примыкали друг к другу и, казалось, висели в воздухе, словно два огромных мыльных пузыря. Просторное фойе являло собой образец самого что ни на есть продвинутого дизайна. Посреди фойе, вступая в сложные отношения с эстетикой современной архитектуры, расположилась красочная инсталляция, напоминавшая стенд «Навстречу XXV съезду КПСС». Вручивший нам буклеты худрук театра сверкал бритым черепом и позвякивал орденами, которыми в изобилии была украшена его военная форма.

Спектакль начался с появления  барабанщицы. Стоя на авансцене в луче прожектора, она ловко, словно цирковая жонглерша, подбрасывала вверх барабанные палочки, а ее задорная дробь явно настраивала зрителей на военно-патриотический лад. Сразу вслед за барабанщицей на сцену вышел сам Мао Цзэдун и уже практически не уходил с нее до конца представления.

"Великий кормчий" встречался с крестьянами, солдатами, матерями солдат, соратниками по партии, оппортунистами, деятелями международного коммунистического движения и для каждого находил верные слова. Он утешал, ободрял, вдохновлял, наставлял на путь истинный, иногда спокойно и мудро молчал. Хороший спектакль, как известно, воздействует на зрителя помимо слов. Спектакль Театра Армии был понятен без перевода. Его выразительные мизансцены сами по себе доносили до зрителя глубину режиссерской мысли.

Мао, как правило, сидел в самом центре неподвижной сцены, а вокруг него на поворотном круге, словно планеты вокруг Солнца, вращались прочие участники действа. Тех, кто не хотел вращаться, ждала печальная участь. Скажем, «затаивший в душе некоторое хамство» Чан Кайши был отправлен режиссером в глубину сцены на большую бутафорскую скалу, вокруг которой с помощью видео в мгновение ока образовался бушующий океан. После того как о скалу разбился очередной «девятый вал», она оказалась пуста — Чан Кайши смыла волна истории. Крестьяне, рабочие, солдаты и члены компартии старались не повторять промахи лидера Гоминьдана. Они не только вращались вокруг солнца, но и истово поклонялись ему.

«Какой бесшумный поворотный круг, таких даже в Германии нет», — тихо стонал Шапиро. «А какие микрофоны дальнего действия — я на Бродвее таких не видел». «А какие прожектора!»…

В луч прожектора тем временем вышел наш Сталин. Лучший друг физкультурников в спектакле пекинского Театра Армии был величав, говорил со значением и попыхивал трубкой. Для встречи с Мао он нарядился в белый китель и на всякий случай прихватил с собой секретаря с пишущей машинкой. Вступив на поворотный круг, секретарь немедленно присел к столу и начал фиксировать каждое произнесенное вождем слово. «Ну, сейчас-то и станет понятно, кто на земле главный начальник», — не без гордости подумали мы с Шапиро. Надежды оказались наивными.

Сталин говорил выразительно, но Мао — еще выразительнее. Сталин — слово, Мао — два в ответ. Спустя десять минут кремлевский горец явно начал проигрывать словесный поединок. Одновременно он попадал под обаяние личности Мао, уже не столько вещал, сколько слушал, причем слушал, затаив дыхание, почти завороженно. В какой-то момент он оттеснил секретаря и сам стал фиксировать слова Мао. Мы с Шапиро испытали что-то вроде национального унижения. Сталину недвусмысленно намекнули, что его место у пишущей машинки…

Ленину повезло больше. Вождь мирового пролетариата выбежал на подмостки под звуки «Варшавянки». На заменяющем задник огромном экране тем временем беззвучно бормотал что-то «настоящий» Ленин в исполнении Бориса Щукина. Монголоидная внешность шла сценическому Ульянову куда больше, чем сценическому Джугашвили. Тут, так сказать, было достигнуто почти портретное сходство. К тому же Ленин не ездил вокруг Мао на поворотном круге, а гордо стоял на авансцене. Обрамлявшие его матросы в бескозырках и с перекрещенной на груди пулеметной лентой хранили почтительное молчание. А Ленин, засунув большие пальцы за лацканы жилетки, бросал в зал очередные «апрельские тезисы".

Продолжалось это, впрочем, недолго. Внимательно выслушав старшего товарища, Мао взял слово сам. После чего Ленин отошел в сторонку и немедленно прилег под предусмотрительно вынесенные на подмостки камыши. Ибо когда говорит Мао, все остальные могут отдохнуть.

Эти и прочие сцены грандиозного действа отдаленно напоминали, разумеется, не пьесы М. Шатрова, а фильм М. Чиаурели «Клятва» (1946). "Скажите, а не на государственном уровне, хотя бы просто в семьях у вас принято говорить о последствиях и жертвах «культурной революции»?" — понижая голос почти до шепота, спросил на следующий день Шапиро профессора Чэня. «Да не знаю, — растерялся Чэнь, — не очень как-то. Вы знаете, нам не до того… Люди деньги зарабатывают».