Кино-то кончилось
Советское кино ушло, хотя мы просили его остаться. Михаил Козаков унес с собой последние наши сокровища - жизнерадостность вечно московских "Покровских ворот" и светлую печаль "Безымянной звезды".
Первым на моей детской памяти ушел Андрей Миронов. И хотя за несколько дней до того не стало Анатолия Папанова, смерть жуира Фадинара из "Соломенной шляпки" и манекенщика Геши из "Бриллиантовой руки" была первой осознанной личной потерей. Но, странное дело, с этого момента в моей голове существовали две реальности. В одной Миронов умер, и вроде бы надо скорбеть, глядя на экран. В другой реальности смерти не было, как не было трагических гастролей в Риге, и Фадинар, все тот же напомаженный прожженный щеголь, задавал трепку своей лошадке, так кстати сожравшей пучок французской соломки. Безделица какая-то и тряпка, а в итоге - два с лишним часа чистой зрительской радости.
До поры количество кинопотерь не меняло качества жизни. Да, иных уж нет, но эти-то недалече - сидят в фестивальных жюри, снимаются в фильмах, ходят на ток-шоу, дают интервью Леониду Парфенову. И поддерживают уютную иллюзию, что старый мир существует. Пока кумиры были живы, их зрители говорили на одном языке, верили в общие идеалы, подхватывали киноцитату с любого места и были готовы поплакать над старой доброй историей в тысячный раз.
Советское кино до последнего времени служило эрзацем национальной идеи. Альтернативы не придумано. Коммунист сцепится с демократом в смертельной схватке, олигарх перегрызет горло безработному, но и те и другие знают, откуда это - "Сама-сама" и "Хоботов, я все оценила!". Советское кино феноменально именно универсальностью. Кроме кино рефлексии способствовали только самиздат, последняя полоса "Литературки" и книги, которых вечно не достать. Лучшие люди нации говорили с народом на языке кино - утверждая, воспитывая, протаскивая через цензуру тончайшие смыслы, намеки и аллюзии. Это был высокий, но простой и понятный язык. Даже дети плохих родителей имели все шансы вырасти хорошими людьми, насмотревшись наивных и прекрасных фильмов. В них было зашито все, что чего-то стоит: служение Родине, подвиг во имя идеи, верность, дружба, патриотизм, достоинство, честь, истинная любовь и "ваше величество, женщина".
Советское кино обладало такой силой убеждения и стройностью концепции, что подменило зрителям реальность. Миф о золотой советской эпохе, созданный на экране, вытеснил из сознания граждан детали их личных биографий, часто трагических.
В новой жизни многое из советского кино не пригодилось и даже оказалось вредным. Куда девать, например, служение Родине или честь, когда кругом такие бюджетные соблазны. Но чистоты советского кино пошлость новых времен не отменила. Система ценностей была сработана на совесть. Хотя и с пережимом, характерным для любых сверхидей. Это уже потом Михаил Козаков в "Покровских воротах" откровенно иронизировал над словами Саввы Игнатьевича: "Вот ведь, на всех языках говоришь, а по-русски не понимаешь! Живут не для радости, а для совести!" Милейший Савва Игнатьевич, конечно, не прав, но как он целостен в своей наивности.
Стерильная моральность советского кино дала нам феномен актерства как мессианства. Ничего общего с голливудским институтом кумиров, которые служат и манекенами для одежды, и приманкой для благотворительных денег, и ролевой моделью - накачать мускулы, как Шварценеггер, или выглядеть как Николь Кидман. Советский актер недостижим по определению. Людмилу Гурченко слушали не потому, что хотели знать ее рецепт. Зрителя манило чудо. Как это вообще возможно - быть Людмилой Гурченко? И как, будучи Людмилой Гурченко, можно в принципе жить? И какая сила заставляет зрителя в тысячный раз переживать ее экранную драму, финал которой он знает с детства? Советский актер в зрительском сознании равен своим великим ролям, а роли равны судьбам страны. Разумеется, актер - носитель истины. А кто ж еще? Он друг, советчик, член семьи. А если есть глобальные вопросы, то судья и мессия. Отсюда, кстати, такой спрос на письма с подписями интеллигенции. Подпись великого актера легитимизирует любое деяние.
Новое кино будет, может, не хуже старого. И даже позатейливее и поэффектнее. Народятся новые актеры, которые сыграют в прекрасных фильмах и конвертируются в мировую индустрию. Но уникального кинематографа, способного крепить национальное единство одной лишь силой киноиллюзии, у нас больше не будет точно. У новой эпохи слишком много гаджетов. А поговорить про жизнь не с кем. Ушли.
