Танцы о главном Пер Гюнте
Спектакль о фольклорном норвежском персонаже оказался в каком-то смысле спектаклем о самом режиссере.
Спроси современного зрителя, о чем написано знаменитое произведение Ибсена, он наверняка растеряется. "Пер Гюнт" для него звук хоть и красивый, но пустой. Ну в лучшем случае "Песню Сольвейг" напоет. Григ, к слову сказать, отнесся к пьесе своего соотечественника без большого энтузиазма и музыку к ней сочинял, как говорится, из-под палки, а вот, однако ж, и из-под палки получается порой хорошо и даже гениально.
У меня, впрочем, есть подозрение, что об истинных смыслах и подтекстах "Пера Гюнта" не только зрители, но и большая часть постановщиков, включая Марка Захарова, имеют отдаленное представление. Рассмотреть творчество норвежского драматурга в контексте ницшеанского культа сверхчеловека еще приходит в голову, но в контексте философии Серена Кьеркегора - почти никогда. А между тем едва ли все пьесы Ибсена могли бы служить своеобразной драматургической иллюстрацией к трудам предтечи европейского экзистенциализма.
Все они о том, как в борьбе с царящими в обществе предписаниями человек пытается встать над толпой и познать свое подлинное предназначение. Все герои Ибсена - бунтари, идущие наперекор устоям, причем не только политическим ("Враг народа"), но и семейным (Нора ради обретения самой себя бросает аж трех детей), да и простым человеческим. В написанной незадолго до "Пера Гюнта" пьесе "Бранд" священник самоотверженно ведет людей к сияющим вершинам, не особенно заботясь о том, что они по дороге мрут как мухи. Или в процессе жизни ты обретаешь свою самость ("экзистенцию"), или обречен влачить "неподлинное" существование.
Так вот, если оценивать героев по своеобразной шкале Ибсена, выясняется, что именно Пер Гюнт - едва ли не единственный безусловно отрицательный протагонист его пьес. Драматическая поэма, действие которой охватывает полвека и разворачивается в разных уголках земного шара - от волшебной страны троллей до пустыни Сахара, - рассказывает о том, как фольклорный герой (в трактовке Ибсена недюжинный от рождения человек) НЕ обретает самого себя. С деревенскими парнями он деревенский парень (хоть и шкода), с троллями - тролль, с финансистами - финансист, в Норвегии - норвежец, в Марокко - марокканец. Он так и не смог "быть самим собой" - эти слова повторяются в пьесе навязчивым рефреном. Он подлежит переплавке, ибо он ни то ни се - даже полноценным грешником стать не сумел.
Логично было бы предположить, что Марк Захаров, расслышав этот лейтмотив пьесы, поставит спектакль об истинном герое нашего времени - человеке без свойств, о гибели личности в постиндустриальном обществе, о превращении ее в набор социальных функций (актуальнейшая, надо сказать, тема). Ничуть не бывало... Премьера "Ленкома" лишена и какой бы то ни было актуальности, и всяких примет политической сатиры, хотя уж ее-то из "Пера Гюнта", в котором высмеяно все на свете - от диковатого Востока до прагматичного Запада, - изготовить было легче легкого.
Громоздкая и многонаселенная драма Захаровым изрядно сокращена и превращена в энергичное, динамичное, насыщенное песнями, плясками, шутками-прибаутками, в общем, всеми ленкомовскими стилевыми приметами шоу. В условной декорации (Алексей Кондратьев тут без особого успеха попытался притвориться Олегом Шейнцисом), в условных костюмах (они иногда уж очень отдают провинциальным ТЮЗом) артисты "Ленкома" весело скачут по сцене, а сидящий справа живой оркестрик бодро им аккомпанирует.
Виктор Раков в роли короля троллей немножечко комикует, Сергей Степанченко в роли норовящего переплавить Пера Гюнта Пуговичника поддает фирменной ленкомовской иронии, Александра Захарова (мать Пера Гюнта - Озе) демонстрирует ужимки, запомнившиеся зрителям еще со времен фильма "Формула любви", но с тех пор несколько обветшавшие. Первый акт спектакля, в сущности, можно отрецензировать одной фразой: про что - непонятно, но танцуют хорошо. Зато во втором акте из-под фирменных ленкомовских кунштюков начинает робко пробиваться замысел режиссера.
И становится ясно, что Пер Гюнт для Захарова - не типический герой, которого он хочет разоблачить, а скорее альтер эго режиссера, прошедшего большую часть земного пути и вдруг задумавшегося о ценности суеты (о веселой молодой гульбе, диссидентских поползновениях, экзотических впечатлениях), которой этот путь был выстлан. Главного героя в спектакле "Ленкома" играет Антон Шагин, и играет не просто хорошо, а как-то самоотверженно.
После Евгения Миронова на нашей сцене, пожалуй, не появлялся артист, обладающий такой, как у Шагина, техникой, так владеющий своим психофизическим аппаратом. Но если в первой части спектакля выполняемые им головокружительные кульбиты кажутся пусть эффектным, но трюкачеством, то во второй части ему удается в конце концов выйти на ту интонацию абсолютного отчаяния, которая, как можно догадываться, и была важна для постановщика.
Худрук "Ленкома" явно собирался поставить серьезный спектакль об извилистом жизненном пути, который ведет в никуда. А все аттракционы, песни-пляски и прочую сценическую кутерьму нагромоздил на сцене по привычке. Кутерьма радует, но не сильно впечатляет. Зато несколько исповедальных нот спектакля для меня лично - безусловное оправдание этого очередного бодрящего и веселящего ленкомовского действа. В нем Марк Захаров, как и завещал великий Ибсен, попытался хотя бы на время перестать быть руководителем успешного театра и стать самим собой - немного уставшим от жизни и, подобно большинству из нас, так и не разгадавшим ее тайны человеком.
