Как собирают Пушкина

 Глава Роспечати, председатель Совета Национального союза библиофилов и известный коллекционер Михаил Сеславинский рассказал обозревателю "Известий" Наталии Осс о том, какое значение имеют частные библиотеки для культуры России, как создаются крупнейшие коллекции русских книг на Западе и зачем поддерживать традиции собирательства в эпоху цифровой и интернет-революции.

известия: Вы называете библиофильство болезнью. Когда и при каких обстоятельствах вы заразились?

Михаил Сеславинский: Знаете, до сих пор ведется дискуссия об истоках библиофильства - имеет ли оно наследственный генетический характер или вирусный инфекционный? Но все сходятся в одном - все-таки эти бациллы мы получаем в детстве. Детская любовь к книге перерастает в книжное собирательство. То же самое происходило и в моем патологическом случае. Я рос в семье провинциальной советской интеллигенции в городе Дзержинске Горьковской области, и у нас в трехкомнатной квартире было шесть книжных шкафов. Мой папа был провинциальным книжным собирателем. У нас было 11 изданий "Евгения Онегина".

и: А сейчас у вас сколько "Онегиных"?

Сеславинский: Даже не возьмусь подсчитывать. Думаю, что более 20-30 дореволюционных изданий. Самой главной редкостью является "Евгений Онегин" в главках, которые издавались с 1825 по 1832 год. Комплект главок уже в XIX веке считался большой библиографической ценностью.

и: Всегда хотелось понять - в чем смысл собирательства? Это тщеславие, это чувство историзма или романтическое ощущение причастности к культуре и литературе?

Сеславинский: Тут причудливая смесь, конечно. С одной стороны, потрясающее ощущение испытываешь, когда держишь в руках, например, издание, за которым и 200 лет назад гонялись люди, а оно теперь в твоей библиотеке. Конечно, это щекочет тщеславие. Как правило, библиофилы - хвастуны, им нравится хвалиться друг перед другом найденными экземплярами. Описание счастливчика, который выиграл в лотерею миллион долларов, их задевает меньше, чем рассказ товарища-библиофила о том, как он на нижней полке провинциального книжного магазина нашел какую-то редкость и за копейки ее купил! Вот что не дает собирателю спокойно спать месяца три. И, конечно, русская литература - это то немногое, что признается во всем мире. Даже в отличие от русской живописи, например. Очень сложный дискуссионный вопрос - произведения Айвазовского, Репина и Шишкина являются шедеврами мировой живописи или они гаснут перед именами классиков живописи XIX века из других стран? Русская литература сомнений не вызывает. Ну и с утилитарной точки зрения книги - удобная форма собирательства. Не требуется столько денег. Собирать Айвазовского могут только отдельные Богом избранные люди, которые занимаются нефтью, цветными металлами или газом. Для Айвазовского нужны и соответствующие площади. Первые десять картин, которые вы купили в свой маленький домик на Рублевке, заполнят и спальню, и гостиную, и кабинет. С книгами ситуация попроще, хотя они тоже вытесняют вас из собственного жизненного пространства.

и: А, например, высокие цели вы, как библиофил, для себя ставите? Научные, исследовательские, просветительские?

Сеславинский: Болезнь одновременно является и терапией. И библиотерапия - это фантастическая составная часть жизни, которая помогает наполнить ее смыслом. Человек периодически задается вопросом - для чего он существует в мире? И качественная библиотека - это хороший ответ на вопрос, на что он потратил свою жизнь и финансовые ресурсы. Многие исторические труды навсегда канули в Лету, а история изучения книги как узкое направление исторической культурологической мысли востребовано и хорошо известно. Я занимаюсь научной работой в том числе. Библиотерапия даже для чиновников - мы об этом часто говорим с известным библиофилом Константином Львовичем Эрнстом - дает вторую ипостась существования. Для любого человека важно, чтобы в его жизни присутствовала важная гуманитарная составляющая.

и: Из материалов заседаний Национального союза библиофилов, которым вы руководите, следует, что таковых наберется 400-500 человек на всю Россию. Почему книжное собирательство непопулярно даже в среде хорошо образованных людей?

Сеславинский: Всегда и во всем мире это так. Среди интеллигенции любой европейской страны, США или России, слой людей, которые собирают старую книгу, составляет микроскопический процент.

и: В советское время считалось, что библиофил - каждый первый в нашей самой читающей стране.

Сеславинский: В советское время процент был повыше за счет больших крупных частных собраний, принадлежащих ученым. Любой профессор, заведующей кафедрой и, конечно, член Академии наук имел кабинет и богатую библиотеку. Шкаф или хотя бы полочка с дореволюционными книжками обязательно присутствовали. Сейчас этого не происходит - по экономическим причинам и технологическим, - произошла цифровая революция.

Вспомним, где мог человек прочитать того же Солженицына, как не в отпечатанной на машинке переплетенной книге. Цветаеву, Булгакова было трудно купить. Все это ставилось на полку и считалось вечной ценностью с точки зрения содержания. Сейчас библиофильство утратило этот смысл - все тексты доступны, их можно прочитать в любой момент, открыв компьютер.

и: То есть библиофильство неизбежно умрет?

Сеславинский: Сейчас мы наблюдаем очень сложный переходный период. Но постепенно появляются признаки возрождения библиофильства, фактически уже постмодернизация. Люди хотят чего-то для души, уже полностью пройдя через соблазны доступности текстов. Они хотят почувствовать аромат старых корешков, хотят их видеть перед своими глазами, перелистывать, рассматривать иллюстрации, читать эти книги своим детям.

и: Как собирается хорошая коллекция? На русских книжных аукционах Christie's и Sotheby's, которые проводятся теперь регулярно?

Сеславинский: Частному собирателю там нечего делать. Существует масса богатых западных библиотек, в первую очередь в Соединенных Штатах Америки. Это университетские библиотеки, которые имеют благотворителей в отличие от наших бедных библиотек. И покупка идет не на государственные бюджетные средства, а на частные пожертвования. Выпускники, разбогатев, считают необходимым подкармливать свою альма-матер. Периодически библиотеки принимают решение сформировать собрание, имеющее отношение к России. В первую очередь это Чехов и Достоевский, книги русского авангарда либо детские книги начала XX века - уникального периода в нашем книгоиздании. Если выделяются крупные ассигнования на формирование такой коллекции, частному собирателю тягаться не имеет смысла.

и: Российские библиотеки нуждаются в таких благотворителях?

Сеславинский: Что касается библиотек, у нас сложилась другая традиция-история. Фонды очень богаты. Особенно они пополнились в период революции и сразу после нее. Романовские библиотеки, библиотеки великих князей, библиотеки из помещичьих усадеб, которые не были разграблены или сожжены, - а мы знаем примеры, когда и на шахматовских рукописях Блока крестьянские дети учились грамоте, - перешли в государственный фонд. Государство их перераспределило по фондам различных библиотек, в том числе провинциальных. И затем активно продавало дублеты на Запад, через специально созданное акционерные общество "Международная книга". Именно тогда сформировались великолепные русские фонды в Библиотеке конгресса США в Вашингтоне и в Нью-Йоркской городской публичной библиотеке.

Фонды редкой книги в советское время пополнялись библиофилами, которые передавали туда свои коллекции. Крупнейшие отечественные библиотеки имеют фантастические собрания, где редкие русские книги присутствуют иногда в количестве до 20 экземпляров. Так что у них нет потребности участвовать в аукционах.

и: Но именно библиотечная госмонополия на библиофильство, видимо, подрывает частное собирательство?

Сеславинский: Да, богатые собрания государственных книгохранилищ очень обеднили слой антикварных книг, представленных на рынке. Ведь Россия не так много книг выпускала. Книги гражданского шрифта у нас появились только при Петре I. В XVIII веке издавалось немного. Тиражи книг начала XIX века - не более 1400 экземпляров. И это применительно к изданиям того же Александра Сергеевича Пушкина! А бывало и 600. Уже к концу XIX века таких книг на рынке оставалось всего несколько десятков. Часть вошла в фонды государственных книгохранилищ, часть продана на Запад, часть попала в крупные личные собрания. Как можно сейчас собирать прижизненные издания Пушкина?! Они дороги, и их просто не существует на рынке. То же самое касается многих других книжных редкостей.

и: Насколько развиты традиции библиофильства в Европе по сравнению с Россией? Им собирать свои старые книги проще?

Сеславинский: В Европе библиофильство и торговля старой книгой гораздо больше развиты. Там существуют библиотеки, которые собраны в XVIII веке, не говоря уже о XIX веке. Как они стояли на книжных полках, так и стоят. Само книгоиздание было более активным. Завидую, например, собирателям немецкой, английской или французской детской книги XIX века, потому что ее много. Это очаровательно иллюстрированные издания, и цены на них относительно символические. Чудесные детские альманахи можно купить за 40-50 евро, особенно если покупаешь не в Париже, а где-нибудь в Лионе. Существуют букинистические магазины, которым тоже десятки, а то и сотни лет.

Мы, например, еще не доросли до очень популярного европейского увлечения книгами с офортами великих художников. А это Ренуар, Дали, Миро, Шагал, Матисс и многие другие. Фантастические книги фантастической красоты, которые у нас не собирает никто! Я знаю только одного крупного собирателя подобных изданий в нашей стране. И он мне недавно рассказал, что сагитировал еще одного человека. Значит, теперь их двое. У нас люди не покупают книги на иностранных языках. Но вряд ли их будет даже трое. К сожалению, сейчас эти книги убивают арт-галереи. Приобретают на аукционе издание с 15 офортами Шагала за 20 или 40 тысяч долларов - им все равно, по какой цене, - тут же изымают офорт, вставляют в рамочку и продают за десятки тысяч долларов. Два офорта окупают расходы.

и: Вы думали о судьбе своей книжной коллекции?

Сеславинский: Этот вопрос меня мучает все последние двадцать лет, что я занимаюсь этой темой. Собиратель при жизни обязан распорядиться своим собранием. Великий отечественный библиограф и библиофил Петр Александрович Ефремов завещал все свое собрание распылить и распродать отдельными экземплярами. В этом есть великий смысл, потому что если нет книг на рынке, то как говорить о продолжении библиофильства? Я думаю, что и мое собрание должно разойтись по рукам. Мне будет приятно, когда люди через десятилетия будут держать в руках томик, видеть экслибрис "Из книг Михаила Сеславинского" и с гордостью говорить: о, это книга из его библиотеки!

и: Есть в этом что-то от законов мироздания: сначала - жизнь, потом - тлен, распыление, затем - опять новая жизнь.

Сеславинский: Знаете, у меня есть одна из инкунабул, то есть книг, изданных до 1500 года, - "Корабль дураков" Бранта с иллюстрациями Дюрера. И действительно, когда берешь эту книгу в руки и понимаешь, сколько людей ее хранило в течение пятисот с лишним лет... В общем, в этом есть что-то мистическое.