Ясная поляна Владимира Толстого

Директор музея-усадьбы "Ясная Поляна" Владимир Толстой стал лауреатом премии "Известность". Его усилия не ограничиваются сохранением литературного и исторического толстовского наследия. В Ясной Поляне воплощаются в жизнь философские и социальные идеи Льва Николаевича Толстого. Обозреватель "Известий" Наталия Осс встретилась с Владимиром Толстым в его директорской и фамильной вотчине.

Известия: Интересно, с каким чувством вы управляете "Ясной Поляной", которой владел ваш прапрадед?

Владимир Толстой: Естественно, мы отдаем себе отчет, что это фамильная, семейная история. Создание музея "Ясная Поляна" - абсолютно осознанное решение семьи, прежде всего Софьи Андреевны. Когда ей предлагали очень выгодно продать "Ясную Поляну" - были, например, американские покупатели, которые планировали вывезти постройки в Соединенные Штаты, сделать там толстовский центр, - она ответила категорическим отказом. Несмотря на то что некоторые сыновья соблазнялись: по тем временам миллион долларов - это как сейчас несколько сотен миллионов. Но Софья Андреевна непреклонно и однозначно сказала, что "Ясная Поляна" всегда должна оставаться русской и всенародной.

и: А вопросы собственности? Вы когда-нибудь задавались ими? Если бы в России была реституция, вы бы стали претендовать хотя бы на часть имения?

Толстой: Ни у кого из Толстых нет притязаний на Ясную Поляну как на собственность. Есть какое-то табу. Мы прекрасно понимаем, как сказал младший, рано умерший сын Льва Николаевича Ванечка, что она "всехняя". Именно он был наследником, и, когда ему мама сказала: ну вот, Ванечка, Ясная Поляна твоя, - 5-6-летний ребенок ответил: нет, не моя, "она всехняя".

Но мы действительно гордимся возможностью принимать участие в ее судьбе. Я, например, считаю, что директорство - мой счастливый билет. Благодаря Ясной Поляне мы не растерялись как семья. Каждые два года собираемся здесь. Последний раз было 130 человек. А если бы не смог и пожары, собралось бы и все 170. Это место, которое нас соединяет, - пятое, шестое, седьмое поколения от Льва Николаевича, огромную, разбросанную по всему миру семью. Я знаю, когда дни рождения потомков Льва Николаевича, - практически каждый день и по нескольку человек.

и: Вот этот календарь с цифрами у вас в кабинете - это дни рождения? Что означают номера 308, 266?

Толстой: У каждого из нас есть свой порядковый номер. Первый - Лев Николаевич. Второй - его сын Сергей Львович. Мы точно знаем: если человека нет в нашей семейной росписи, то он не является прямым потомком Льва Николаевича.

и: А у вас какой номер?

Толстой: У меня 116-й.

и: Номер получают только потомки по прямой линии? Например, жены не имеют номера?

Толстой: Пока не имеют номера. Мы как раз об этом сейчас думали, сделаем, наверное, такую нумерацию - 116/1. Если второй брак, как у меня, тогда дробь 2.

и: Кто ведет семейную роспись? Есть кто-то смотрящий?

Толстой: Роспись начал старший сын Толстого - Сергей Львович. У него помощник - сотрудник Яснополянского музея Николай Павлович Пузин, которому 11 марта нынешнего года должно было бы исполниться 100 лет. Он скончался всего три года назад. Николай Пузин вел эту родословную роспись, пока был жив. А сейчас мы продолжаем. Моя помощница ведет переписку со всеми Толстыми. Есть электронная почта, интернет, скайп, поэтому мы в постоянном контакте. Мы поздравляем с днями рождения, узнаем семейные новости, кто вышел замуж, женился, родился, заболел, не дай бог, скончался, и вся эта информация стекается в Ясную Поляну. Жизнь семьи строится через нее. Я очень этому радуюсь, дорожу этим, я счастлив, что за годы семейных встреч очень сдружились младшие поколения. Многие зарубежные Толстые увлеклись изучением русского языка, русской историей, литературой. Разбирают свои архивы, письма, кое-что передают в музей - довольно много. В общем, мы действительно чувствуем себя единой семьей. И поверьте, встречи эти просто потрясающие.

и: Из-за их интимности, семейности?

Толстой: Это такой праздник любви. У всех есть желание сделать приятное друг другу, сделать что-то доброе для Ясной Поляны. Думаю, что это если не единственный, то один из очень немногих примеров, когда настоящее семейное родство сохраняется на протяжении многих поколений русской дворянской семьи. Я знаю, что собираются и Голицыны, и Шереметевы, но то, что происходит у нас, заслуживает особого внимания.

и: Владимир, а ощущение принадлежности к этой мощной, большой семье возникло, когда вы здесь оказались, или всегда было частью вас?

Толстой: Это всегда было частью моей жизни. Так жили мои отец, дед. В семье дорожили близкими родственными отношениями. Мы жили не то чтобы замкнуто, но тем не менее круг общения взрослых был достаточно избирательным. У нас бывали друзья дедушки, Римские-Корсаковы, Лермонтовы, недобитая дворянская интеллигенция. В семье в советское время отмечались религиозные праздники - Рождество, Пасха. Традиции, привычки сохранились вплоть до мелочей - например, есть такая старинная, очень популярная среди дворян карточная игра в винт. Сложная и умная игра. Мои дети уже хорошо играют. Я начал лет в десять играть.

Журналисты часто спрашивали: не жалеете, что бросили Москву, журналистскую карьеру и поехали в деревню? А я вырос в деревне и всегда стремился сюда. Когда я попал в деревню Ясная Поляна, для меня принципиально ничего не изменилось. Эта деревня стоит многих городов по интенсивности жизни. Какие интересные люди сюда приезжают - актеры, режиссеры, композиторы, музыканты.

и: Может быть, это все же родовое, помещичье - привычка к жизни в деревне?

Толстой: Может быть. Я по-своему люблю Москву, но предпочитаю все-таки сельское уединение, ландшафты.

и: Толстой - очень востребованная фигура во многих странах мира. А в России ведь не так?

Толстой: В России этого пока не происходит. По объективным причинам - политическим, экономическим.

и: Потому что он неудобен?

Толстой: Он всегда будет неудобен. В нынешнее время и для нынешней власти чрезвычайно неудобная фигура. Если сегодня публицистику Толстого начать публиковать в передовицах ведущих газет, то газеты могут подвергнуться некоторому, скажем так, давлению. Это очень остро, очень современно и очень не в пользу того, что делает власть по многим позициям. Отношение к религии, к службе в армии, вопросы педагогики, образования. Толстой абсолютно не в русле сегодняшних тенденций. Отчасти, конечно, неудобство Толстого как общественного и политического деятеля связано с очевидным заигрыванием с РПЦ. Православная церковь не выработала на сегодняшний день отношения к отлучению Толстого.

и: Ну почему же? РПЦ высказалась в ответ на обращение Сергея Степашина к Патриарху Кириллу.

Толстой: Степашин приезжал сюда и обсуждал эту тему. Он был совершенно искренен. Десять лет назад я писал Патриарху Алексию II письмо, очень короткое, сдержанное. Я уверен, что этот акт - само опубликование определения Святейшего синода - в значительной степени повлиял на развитие исторических событий в начале XX века. И студенческие волнения, и 1905 год вышли из определения Святейшего синода 1901 года. Оно раскололо общество. Влияние Толстого было колоссальным. И открытое противостояние Синода и отчасти власти и идола толпы Льва Толстого создало раскол. Раскол произошел не только по вертикали - противники этого решения были и в императорской семье, среди аристократии, в правительстве. Этот раскол еще и внутренний для каждого человека. Национальный гений, фигура невероятного масштаба, а церковь говорит, что Толстой - дьявол. И как внутри это уместить? Этот раскол до сих пор не преодолен. Мое обращение к Алексию было связано с необходимостью переосмыслить произошедшее. Церковь могла бы не пересматривать определение, а просто сказать, что прошел жесточайший XX век, кровопролитнейший, и Толстой со своим гуманизмом не является врагом христианства и православия, он не опасен. Надо просто снять эту остроту враждебности. Но они оказались не готовы - ни в 2001 году, ни в 2010-м. Я больше не буду к этому привлекать внимание. На новом этапе к этому, возможно, кто-то когда-то вернется.

и: Как вам кажется, какие толстовские уроки российским, русским обществом не выучены?

Толстой: Самый наглядный пример - взаимоотношения с Кавказом. Люди, вдумчиво читавшие "Хаджи-Мурата", не позволили бы развязать чеченскую войну. Просто по определению. Лев Толстой, если не единственный, то один из очень немногих русских людей, которого по-прежнему глубоко почитают на Кавказе - в Чечне, в Дагестане, в Ингушетии. Единственный музей в Чеченской Республике - музей станицы Старогладовской Шелковского района - не закрывался ни на один день во время всех военных событий. Директором там был чеченец, а сейчас его сын, потому что тот директор, к сожалению, скончался несколько лет назад. Памятник Толстому - единственный памятник русскому человеку, который не был свергнут с пьедестала. Его защищали сами чеченцы. Толстой понимал и чувствовал этих людей. Он был объективен. Он видел их черты характера, которые невозможно ни силой, ни оружием переломить. Такого человека можно убить, но его невозможно заставить изменить себе. Мы в прошлом году открыли символический монумент в Пирогове - именно там Толстой написал в порыве, за один день, первый вариант "Хаджи-Мурата". Он назывался "Репей" - блистательная совершенно вещь, сама по себе, даже безотносительно к окончательному тексту "Хаджи- Мурата". Памятный знак, гигантский многотонный камень из Дагестана, из Хунзахского района, привезли и установили в Пирогове в память всех убиенных на кавказских войнах со всех сторон. И вы не представляете реакцию этих людей, которые приехали, - дагестанцев, чеченцев! Они очень отзывчивы на уважительное отношение к обычаям, к памяти. Сейчас Ясная Поляна пытается взять на себя всю полноту ответственности за захоронение останков Хаджи-Мурата. Череп Хаджи-Мурата хранится в Санкт-Петербурге, он был в музее, сейчас выведен из фондов. А обезглавленное тело находится в Азербайджане. Мы недооцениваем, насколько тонко могут относиться люди к памяти погибших, к процессу захоронения. Из простых гуманистических соображений захоронить останки Хаджи-Мурата чрезвычайно важно. Но сегодня это тоже политический вопрос, который не так просто решается. Мы этим занимаемся лет десять. Сейчас, возможно, приблизились к решению.

Я получал ужасные письма, где меня осуждали за поездку в Чечню, писали, что я потворствую террористам, убийцам. Нет, не в этом ракурсе надо рассматривать. Есть общечеловеческие ценности, и Толстой их отстаивал. Его так и воспринимали, как некую совесть.

и: Много сейчас людей, которые относятся к Толстому почти религиозно?

Толстой: В прошлом году в Сорбонне выступал очень пожилой профессор, исследователь, который родился в Моравии, в маленькой еврейской деревушке. И рассказал, что помнит, как был объявлен общий траур, когда Толстой скончался. Эти люди не читали его, им просто раввин сказал, что умер человек, который был совестью всех. Толстой по-разному важен для разных наций. Люди разных верований как бы пытаются присвоить: он же наш! Буддисты видят в нем единомышленника, мусульмане. Протестантам многое кажется близким. Толстой смог оказаться вне наций и внутри каждой нации одновременно. Я предвижу возвращение интереса к личности Толстого и в собственной стране.

и: У вас тут целый мир - усадьба, музей, конюшни, железнодорожная станция, даже есть детский сад. Это такой единый толстовский подход к миру? Что актуально из опыта толстовского хозяйствования, организации повседневной жизни?

Толстой: То, что мы пытаемся делать в Ясной Поляне, - это продолжение того, что делал Лев Николаевич, Александра Львовна, его дочь. Она в двадцатые годы начала строить здесь школу, больницу, сельскохозяйственные опытные станции, детские сады. Александра Львовна делала это в память отца. Но еще и потому, что видела преимущества такого подхода к жизни, соединяющего важные вещи в одно целое.

В жизни человека одинаково важны здоровье, образование, культурные потребности, спорт, путешествия. Но в нашей стране все разнесено по разным ведомствам, и решить проблемы, находящиеся на стыке двух ведомств, чрезвычайно сложно. Я уже 17 лет предпринимаю попытки возродить яснополянскую образовательную традицию, но это почти невозможно. Из-за ведомственных, бюджетных препон. По закону школа должна быть самостоятельным юридическим лицом, она не может быть частью чего-то. Почему Яснополянская гимназия не может быть частью большого Яснополянского музейного комплекса? Сколько мы могли бы дать этим детям, проводя уроки на территории усадьбы, давая им вживую то, что они схоластически получают?! Мы защищаем интересы Яснополянской больницы, которую пытаются перепрофилировать. В итоге местные жители, имея под боком прекрасную больницу с прекрасными специалистами, должны будут ездить бог знает куда за медицинской помощью. Зачем разрушать существующее, создавая новое, которое, неизвестно еще, будет ли работать? Яснополянская идея именно такая: на отдельно взятой территории попытаться сделать так, чтобы возобладали здравый смысл и интересы людей, а не схоластические схемы.

и: Это же по сути идея земства?

Толстой: В какой-то степени, да. По духу. И на самом деле земский период - один из лучших исторических периодов для России. И Толстой в этом участвовал. Он был мировым посредником в Крапивинском уезде.

и: Мировой посредник - это кто был?

Толстой: Это фактически народный судья, человек, который защищал интересы бесправных по отношению к имеющим больше прав. Его задачей было разобраться в ситуации и изложить ее перед принятием решения. Толстой активно этим занимался, вызывая серьезное недовольство людей своего класса. Это был недолгий период в его жизни, но он отдавался делу со всей страстью. С такой же страстью он занимался педагогикой. Толстой открыл в Тульской губернии более сотни школ. Толстой считал, что любая школа - очень живой организм. А любая методика - это нечто омертвевшее, что рано или поздно становится препятствием на пути развития.

и: Очень неудобен Лев Толстой для Министерства образования.

Толстой: Он проехал по ведущим европейским странам специально для изучения педагогического опыта - Германия, Англия, Франция, Италия, Швейцария, Бельгия. Вернулся, не найдя ничего, отвечавшего его представлениям. И фактически выработал свои. В огромном количестве педагогических статей описаны эти принципы: учитель и ученик должны быть интересны друг другу и должны уважать друг друга. Нет подавления младшего старшим. Он считал, что воспитание и образование должны базироваться на вере, на морали, они не должны существовать в отрыве от духовной жизни человека.

Наш опыт дошкольного воспитания показывает, насколько это эффективно. Мы не отбираем одаренных детей в яснополянский детский сад. У нас два принципа: в сад могут прийти дети, живущие в Ясной Поляне и ближайших окрестностях, и дети сотрудников музея. Приходит ребенок, абсолютный Маугли, из неблагополучной семьи, который толком не может говорить и ухаживать за собой, и ребенок из семьи потомственных врачей. А к моменту выхода в школу этого чудовищного разрыва уже не существует. Сердце кровью обливается, что мы не можем влиять дальше. Шести- и семилетние дети попадают в школу с другими принципами - авторитарными, им нелегко. Одно из общих качеств яснополянских выпускников - они маленькие личности. Они все имеют свою точку зрения, начинают спорить с родителями, бабушками. Девочка пятилетняя говорит: "Бабушка, я тебя очень люблю и глубоко уважаю, но я не согласна с твоей точкой зрения, у меня свой взгляд на вещи". Или из неблагополучных семей приходят дети домой и начинают делать замечания: "А почему в детском саду на нас никто не повышает голос, а вы позволяете себе кричать друг на друга, на нас?" Родители приходят и спрашивают: "Что нам делать?! Дети нас учат жить". Моя жена, которая возглавляет этот детский сад, говорит: "А вы считаете, что ваши дети не правы, они что-то неправильное говорят? Если они правы, старайтесь как-то соответствовать". Очень много примеров, когда дети начинают социализировать родителей.

и: Как же вы портите детям жизнь.

Толстой: Нет, нет!

и: Им будет очень сложно.

Толстой: Конечно! Но я могу привести в пример бабушку, жену моего деда Владимира Ильича Толстого. Ее звали Ольга Михайловна, урожденная Гарденина, она из дворянской военной семьи. С этим воспитанием и этим характером она в иммиграции прошла абсолютно все - полное безденежье, черную работу, они посуду мыли, полы. Дворяне, выпускницы Института благородных девиц не чурались ничего, не боялись ничего, их нельзя было сломать. В них была абсолютная внутренняя твердость, стержень, который давался понятиями благородства, чести. Это их спасало, это давало им силы. Эти люди выдержали все. Я абсолютно убежден, что страна может быть процветающей, счастливой и свободной в том случае, если она имеет граждан, которые не боятся принимать решения, которые имеют свое мнение и отстаивают его. И в которых есть способность к творчеству.

Мне очень жаль, что сегодняшняя тенденция носит обратный вектор. Из наших детей пытаются сделать исполнителей каких-то функций. Мне это кажется неправильным и стратегически ошибочным, если ставится задача - процветание страны. Процветание может быть только в том случае, если достаточный процент людей обладает качествами, о которых я говорил.

и: Какими толстовскими принципами вы лично руководствуетесь?

Толстой: На самом деле принципов жизни очень немного. Чтобы быть счастливыми, нужно довольно немного. И это совершенно не относится к области материального. А материальное довольно редко приносит подлинное ощущение счастья. Конечно, я совершенно не считаю, что люди должны жить как угодно. Но есть понятие достаточности. Хорошее слово "достаток". Нет необходимости стремиться к увеличению. Кстати, абсолютно толстовская мысль: я боюсь ее неточно процитировать, но смысл в том, что люди стремятся к увеличению все время - увеличению мускулов, увеличению количества картин, лошадей, женщин. А стремиться нужно к одному - к увеличению доброты. Очень простая и абсолютно точная мысль. У Толстого, кстати, очень много разбросано по дневникам, по переписке таких жемчужин, простых мыслей обо всем - о рождении, о жизни, о смерти.

Вот я в год столетия памяти Толстого проследил эволюцию его отношения к смерти. Совершенно поразительно! Молодой Толстой боится смерти как потери себя. Потом происходит переосмысление. В финале он приходит к тому, что чем лучше человек, тем меньше он боится смерти. Для святого смерти нет, пишет Толстой. Отношение к смерти - это нравственная категория. Чем более высоконравственный, добрый, открытый человек, тем меньше он боится покинуть эту жизнь. Толстой действительно эволюционировал всю свою жизнь. Как он задал себе с 17-летнего возраста программу самосовершенствования, так он ее и выполнял.

и: У вас возникает хотя бы иногда ощущение, что вы находитесь под гнетом великого предка? Вас не угнетает его нравственное величие?

Толстой: У меня есть только один страх: не разочаровать этих людей, ушедших из жизни и еще остающихся. Я никогда не считал, что должен поступать так или иначе, потому что я Толстой, а вот это нежелание огорчить тех, кого ты любишь и уважаешь, вне зависимости от того, живы они или нет, мною руководило. Я не хочу совершить какой-то поступок, который гипотетически мог бы расстроить отца, деда, прадеда, Льва Николаевича. Причем в равной степени.

и: Как вы могли стать журналистом, имея в предках Льва Толстого?

Толстой: Я же писателем не стал. Писателем страшно. Журналистом можно. Это не требует такой высоты. Кстати, у нас не принято называть детей Львами и даже Николаями, чтобы не было возможности через поколения получить Льва Николаевича. Носить фамилию Толстой очень ответственно. А уж каково быть Львом Толстым! Никто из нас не желает этого своему ребенку.