Бунт как культурная политика
Итог затянувшегося противостояния может быть разным. Но, останется ли на месте нынешний руководитель коллектива, придет ли на его место один из корифеев театра - например, Михаил Филиппов, будет ли назначен некий человек со стороны, сути дела это не меняет. А суть заключается в том, что назначения, увольнения, сроки пребывания на посту того или иного театрального "начальника" до сих пор не введены у нас в какие бы то ни было берега.
На каком основании будет оставлен или не оставлен Арцибашев? По какому принципу будет выбран следующий худрук? Будут ли хоть как-то учтены заслуги этого неведомого нам пока человека перед отечественным и мировым театром? Или, может, чиновники из соответствующего ведомства вдруг устроят творческий конкурс на замещение должности... Недавно в Вильнюсе произошло назначение нового худрука Национального театра. И это была целая процедура с написанием развернутых программ и оценкой их представительной комиссией. Вот бы и нам...
Увы, все вышеизложенные варианты утопичны. В России могут проводить тендер на закупку для театра туалетной бумаги (и все, включая чиновников из надзирающих органов, знают, что большинство этих самых тендеров - липовые), но провести настоящий творческий конкурс мы не в силах. Любое театральное назначение в России - это чистой воды волюнтаризм. Оно может случиться по капризному настоянию конкретного представителя власти, оно решается с помощью лоббирования и "продавливаний", но оно всегда определяется какими-то внеэстетическими факторами.
По чистой случайности назначение может быть удачным. Скажем, приход Римаса Туминаса в Театр им. Вахтангова явно способствовал его возрождению, а назначение Валерия Фокина худруком Александринки ознаменовало новый этап в жизни этого, как казалось, умирающего коллектива. Но дело не в удачности или неудачности выбора, а именно в отсутствии каких-либо механизмов принятия решения. В свое время в одночасье был объявлен худруком Театра Наций Евгений Миронов и смещен с этого поста Михаил Чигирь. Миронов, как мы теперь видим, оказался очень хорошим худруком. Но где гарантия, что в несколько изменившихся обстоятельствах по какому-то другому звонку его самого в одночасье не снимут?
Уже всем очевидно, что театров в Москве явно больше, чем дееспособных режиссеров. Но те дееспособные, что имеются, далеко не всегда попадают в поле зрения чиновников. А те, кто уже руководит коллективами, далеко не всегда дееспособны. Никто не сможет объяснить, почему, скажем, Театр им. Станиславского отдали Александру Галибину, Театр на Малой Бронной - Сергею Голомазову, а Театр им. Пушкина после смерти Романа Козака -Евгению Писареву. Я решительно ничего против них не имею и всячески желаю им творческих успехов. Я только пытаюсь понять: отчего они стали частью театральной номенклатуры, а, скажем, Андрей Могучий, Миндаугас Карбаускис, Кирилл Серебренников или Виктор Рыжаков - пока нет? Почему решение о третьем сроке в МХТ Олега Табакова сначала было под большим вопросом, а потом вдруг вопрос был снят? И уж совсем не понятно, какие небывалые творческие достижения позволяют на протяжении десятилетий сохранять свои посты Сергею Яшину в Театре Гоголя или Владимиру Андрееву в Театре им. Ермоловой.
Кажется, что единственным основанием для такого длительного царствования является отсутствие в коллективе бунтов. Вне внятной системы оценки деятельности театров и их руководителей именно бунты стали фактически главным регулятором российской театральной жизни. А способность худрука ужиться с труппой - главным критерием оценки его деятельности. Критерий этот не только ненадежный, но порой даже вредный. Наши труппы легко уживаются с замшелыми, бессмысленными и даже впавшими в беспросветный маразм худруками, и, напротив, приход того же Туминаса в свое время спровоцировал мини-бунт на корабле.
Случай Театра им. Маяковского в этом смысле как раз совершенно не показателен. Я бы сказала, что это редкий актерский бунт. Он спровоцирован не только реальным, вполне себе катастрофическим положением вещей - предельно обветшавшие здание и сцена, не менее обветшавший репертуар, значительная часть которого есть перенос на сцену Театра им. Маяковского постановок, сделанных Арцибашевым в Театре на Покровке, худруком которого он тоже до сир пор является, скверная заполняемость зала, - он продиктован еще и сугубо идеалистическими устремлениями главных бунтовщиков. Ведь ни Михаил Филиппов, ни Игорь Костолевский не были обделены в театре ролями. А Евгения Симонова прекрасно могла бы жить и работать, играя параллельно на других сценах (недавно она изумительно сыграла в "Современнике" в спектакле Евгения Арье "Враги: история любви").
Ничто не мешало им и дальше получать свою зарплату и, как сказано в анекдоте, "немножечко шить" в других местах. Но зачинщиками бунта явно руководили какие-то общеинтеллигентские представления о том, что должно происходить в театре со славным - даже в чем-то легендарным - прошлым и чего в нем происходить не может. Такой идеализм радует и вселяет сдержанный оптимизм. Но надеяться на то, что столь же высокими устремлениями будут продиктованы и все прочие бунты, что с их помощью можно регулировать театральную жизнь, наивно.
В сущности, бунт есть показатель того, что наша театральная реальность совершенно не отформатирована. (Не случайно все жалобы на "плохого" худрука у нас оформляются в виде классических "челобитных", написанных на высочайшее имя. Артисты Театра им. Станиславского, скажем, вообще адресовали свое письмо мэру Лужкову - хорошо, что не Патриарху всея Руси!) Она (реальность) складывается вне какой бы то ни было культурной политики и вне традиционных социальных институтов. И теперь уже окончательно ясно, что бунт, с какими бы идеалистическими целями он ни затевался, этих институтов и этой политики заменить не может.
