Химия жизни
известия: Елена Цезаревна, что из семейного архива вам предстояло подготовить к публикации?
елена чуковская: У Корнея Ивановича не был опубликован его дневник, который он вел с 1901 по 1969 год, альманах "Чукоккала". Кроме того, он себя всегда считал литературным критиком, а между тем большинство его критических дореволюционных работ, а также книга о Блоке никогда не переиздавались в советское время.
Еще у него была огромная почта - он переписывался со многими писателями - Блоком, Гумилевым, Мережковским, Зайцевым и другими. Архив его, конечно, был богатейший. А в 1960-е годы много имен было под запретом, те же Замятин, Гумилев, да что говорить - даже дочь его, Лидия Корнеевна, была под запретом.
Так что пришлось готовить к изданию его переписку с Репиным, с Лидией Корнеевной, собрание сочинений в 15 томах, куда вошли все его критические работы и дневники. Готовила не только я - в издании собрания сочинений принимало участие много людей, некоторые помогали готовить отдельные тексты. Скажем, все критические дореволюционные статьи комментировала Евгения Викторовна Иванова, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы.
Это что касается Корнея Ивановича. Но у меня же находился и архив Лидии Корнеевны. И тут дела обстояли хуже. Она не успела закончить три книги. При ее жизни была только журнальная публикация ее "Записок об Анне Ахматовой", и третий том "Записок" не был закончен. Потом она колебалась и так и не напечатала при жизни "Ташкентские тетради". Это все вошло в трехтомник, изданный уже посмертно.
и: При этом вы не филолог и даже не гуманитарий. По профессии химик, кандидат химических наук. Как вам удавалось совмещать работу по разбору и подготовке к публикации семейного архива со своей профессией?
чуковская: "Чукоккалой" я занималась еще с Корнеем Ивановичем. Он мне ее подарил в 1965 году и привлек к подготовке издания. Это было первое, чем я вместе с ним занималась. Над дневником мы работали совместно с многолетним секретарем Корнея Ивановича Кларой Израилевной Лозовской. Дневник представлял собой 29 тетрадей, которые нужно было напечатать, сверить, составить указатели. Мы занимались этим лет десять.
В 1988 году я ушла с работы и начала заниматься только архивом. До этого я через день ходила на работу в Институт элементоорганических соединений Академии наук СССР, а остальное время посвящала архиву и публикациям. Тогда было непростое время. Поскольку Лидию Корнеевну исключили из Союза писателей, нас выселяли из переделкинского дома, который стал сейчас музеем, и я много занималась судом, потом болела, а после 1985 года в основном занималась только архивом.
и: Что для вас являлось, что называется, делом жизни, а что проходило по разряду увлечений - занятия химией или работа над архивом?
чуковская: Я не могу сказать, что в институте я отбывала службу, а дома занималась тем, к чему душа лежала. Просто делала там одно, здесь - другое. Все было важно. Ведь и дневники Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны были не менее важны, чем химия. Они очень много добавили к общему знанию о том времени и литературной ситуации. Сейчас почти нет работ по ХХ веку без ссылок на дневники Корнея Ивановича. Так же, как и на записи Лидии Корнеевны о последних днях Цветаевой в Чистополе, о Пастернаке, Бродском. Все это добавляет нужные штрихи к судьбе нашей литературы.
и: Есть в этих разобранных вами обширных архивах то, что как-то особенно врезалось вам в память?
чуковская: Из последнего - письмо Пантелеева о похоронах Зощенко. Поражает нарисованная им картина времени. Как это все происходило, и как он об этом написал, показав всю абсурдность и нелепость того, что творилось. Никто не понимал, что хоронят великого писателя...
