Семья вне времени
Интеллигентная афиша, полные залы, приятные и все чаще молодые лица в фойе, зрители, готовые смотреть многочасовые спектакли: после "Берега утопии" Тома Стоппарда роман Томаса Манна им вообще на один зуб. Сидят, внимают... Что им Будденброки, что они Будденброкам? А кстати говоря, и впрямь - что?
В автобиографическом романе Томаса Манна речь идет о четырех поколениях богатых торговцев из Любека, чьи предки на протяжении столетий были хранителями и одновременно рабами фамильной чести, которая ставилась ими куда выше личного счастья. Они ковали семейные традиции и сколачивали капитал фирмы. Немецкий классик фиксирует момент умирания этого векового порядка вещей. Крах старинного уклада трагичен, но он и закономерен. Вековые традиции - это скрепы, но это одновременно и путы, которые то один, то другой Будденброк пытается в романе разорвать.
Все досужие разговоры о том, что произведение Манна актуально, ибо мы теперь тоже имеем перед глазами прагматичных людей, озабоченных приумножением своего (и семейного) капитала, звучат, по правде говоря, не только неубедительно, но даже и смешно. Между честным бизнесом Будденброков и бизнесом наших породненных с властной вертикалью магнатов общего не больше, чем у божьего дара с яичницей. Так что разговоры об актуализации романа можно сразу отбросить. Да Карбаускис на ней и не настаивает.
Он вообще предпочитает размышлять о вечных проблемах и вечных типах. В его спектакле действуют не представители старого торгового рода, но и не нувориши, не немцы, но и не русские, не люди XIX века, но и не наши с вами современники. Серые джинсы, белые футболки и кеды запросто соседствуют на сцене с сюртуками и цилиндрами. Из предметов быта на сцене лишь самый минимум - супница, ложки, тарелки, фамильная тетрадь с серебряным обрезом, в которую заносятся самые важные события семейной жизни.
Сценография спектакля (художник Сергей Бархин) напоминает протестантскую кирху, точнее, ее несущую конструкцию, вроде бы деревянную, но при этом явно покрытую ржавчиной (подгнило что-то в доме Будденброков). Слева герои, сидя на церковных скамьях, напоминающих школьные парты, поют псалмы. Справа обедают и решают семейные проблемы. В центре - рассказывают о своих жизненных неурядицах, впадают в отчаяние, исповедуются перед зрителями и покидают этот бренный мир, уходя в арьерсцену. Уход каждого из героев сопровождает горбатая служанка Ида (Татьяна Матюхова). Она словно бы стирает людей с поверхности жизни, прикрывая отбывающего на тот свет холстом в подрамнике, повернутым к нам тыльной стороной. Тот же образ служанки-смерти, вроде бы прислуживающей героям, а на самом деле повелевающей ими, был, помнится, в раннем спектакле режиссера - "Долгом рождественском обеде" в "Табакерке".
Но так же как аскетична, лишена конкретных примет времени обстановка спектакля, аскетична и сама его режиссура. Кажется, что больше всего на свете Карбаускис боится допустить на сцену то, что он полагает сценической пошлостью, - эстрадный юморок, сценические эффекты, дешевый эпатаж, злободневные ассоциации. Он словно бы говорит нам: все это пустое, наносное. Политические выпады, животрепещущие реминисценции, все-все, что кажется нам сегодня важным, завтра забудется. Есть человек, есть жизнь и есть смерть. А все остальное от лукавого. Может, оно и так. Но ведь все остальное - это и есть сама жизнь.
Карбаускис и прежде был склонен к театральной аскезе, за что был хвалим театральной критикой: вот ведь какой молодец - ничего на продажу. Сейчас его аскетизм приобрел какие-то почти фанатичные черты. Задача театрального искусства, казалось бы, состоит в превращении абстракций в живых людей. Карбаускис совершает в "Будденброках" ровно противоположную операцию, он умудряется живых героев (а они у Манна живые, полнокровные, несущие в себе приметы и особенности своей эпохи) превратить в какие-то абстракции.
Он отсекает многие сюжетные линии романа: из четырех поколений Будденброков тут представлено только два, а зрительский интерес и вовсе сосредоточен вокруг одного - сестра и два брата. Несчастная Тони, дважды неудачно выходившая замуж, беспутный Христиан и верный семейным традициям Томас. Но, превратив эпопею в камерную историю нескольких героев, он удивительным образом отсекает вместе с приметами времени и все то, что собственно составляет их судьбы.
Мы ничего не узнаем о первой романтической влюбленности Тони, так чудесно описанной у Манна. Вся личная жизнь Христиана тоже останется за пределами сценического действия. Просто диву даешься, как хорошие артисты РАМТа умудряются создать интересные характеры в совершенно безжизненном контексте спектакля. Смотреть на Дарью Семенову (Тони), Илью Исаева (Томас) и совсем молодого, но явно очень способного Виктора Панченко (Христиан) - одно удовольствие. Но они словно бы существуют в этой постановке на сопротивлении фанатичной режиссерской аскезе. И порой умудряются ее одолеть.
Чехов как-то сказал про Ибсена, что в его произведениях мало пошлости. Он-то знал, что пошлость должна присутствовать в настоящем искусстве, как соль в супе. Более того, она, собственно говоря, соль искусства и есть. В режиссуре "Будденброков" совершенно нет пошлости, но дыхания почвы и судьбы тоже нет. Она пресна, как облатки. В ней нет уже не только специй, как в прежних работах талантливого режиссера. В ней уже почти нет калорий. Если бы не яркая, сочная игра рамтовских артистов, ею можно было бы разве что причаститься.
