"Утоли моя печали..."
Время массовых ристалищ наподобие "Ледникового периода" маячило далеко впереди. Но что-то похожее можно было наблюдать в высших сферах: такие же шумные "шоу" в свете софитов, где вместо льда - паркет какого-нибудь бывшего дворянского собрания. 15 декабря 1971 года в Колонном зале Дома союзов открылся Третий съезд Союза журналистов СССР, объединявшего в своих рядах 50 тысяч человек. "Приводные ремни партии" (Хрущев), а ныне ее "золотой резерв" (Брежнев), журналисты собрались, чтобы сверить творческие ориентиры.
"Главная задача съезда, - формулировал докладчик Михаил Зимянин (главный редактор "Правды", первый секретарь СЖ СССР), - определить конкретные меры по реализации тех задач, которые стоят перед советской журналистикой в свете решений ХХIV съезда партии". В такой стилистике (определение задачи по реализации задач) был выдержан весь доклад, краткое изложение которого заняло газетную полосу.
Содокладчиком на съезде выступил главный редактор "Известий" Лев Толкунов, сообщивший о некоторых изменениях в уставе Союза журналистов. Представляю, как неуютно чувствовал себя Лев Николаевич, талантливый и умный редактор, в рамках пафосного официоза: "Труд журналиста в нашем социалистическом обществе стоит в одном ряду с трудом рабочего и крестьянина, инженера и научного работника". Противопоставить этой казенщине можно было лишь живое газетное слово.
Может быть, неслучайно тогда в номере "Известий" с отчетом о съезде был напечатан очерк Татьяны Тэсс "...И вся прожитая жизнь", где в пересказе драматической коллизии между бывшими супругами было высказано кредо одного из самых популярных очеркистов газеты: "Никогда в моей жизни дело, которому я служу, не было орудием чьей-то личной мести. Газетное слово может быть очень гневным... Это - сильное оружие, и настоящий журналист его всегда держит в чистоте. И я никогда не простила бы себе, если бы унизила живое слово, заставила его служить чувствам низменным, роняющим достоинство человека".
Держать в чистоте газетное слово... Хороший завет. Вспомнился он мне в связи с еще одной публикацией. На той же известинской полосе рядом с очерком Тэсс напечатан небольшой некролог: умер О.С. Литовский. Осаф Литовский - громкое имя в 20-30-х годах, журналист, критик, драматург. С 1918 по 1923 год - ответственный секретарь "Известий". Это он в свое время дал дорогу в "Известия" Маяковскому, напечатав вопреки воле главного редактора Стеклова (и в его отсутствие) стихотворение "Прозаседавшиеся", понравившееся Ленину. Он привечал Есенина. Он взял на работу юного Бориса Ефимова. И он же, став в середине 30-х годов председателем Главреперткома, стал травить Михаила Булгакова, не допустил к постановке его пьесы "Багровый остров", "Кабала святош", "Зойкина квартира". Это его в "Мастере и Маргарите" вывел Булгаков в образе критика Латунского, и это его квартиру рушит в романе Маргарита. Так что судьба Литовского-Латунского и впрямь возвращает к мысли о том, что живое слово надо держать в чистоте.
И все же главным событием той недели 1971 года следует считать кончину Александра Твардовского. Великий русский поэт умер 18 декабря. Некролог подписан всеми членами политбюро ЦК КПСС, известными деятелями культуры, первыми секретарями всех творческих союзов страны. Всего - 88 подписей. Возданы все формальные почести, упомянут народный любимец Василий Теркин, перечислены правительственные награды и премии. И, разумеется, ни слова о Твардовском - редакторе журнала "Новый мир", ставшего благодаря ему главной трибуной свободной мысли в эпоху брежневского застоя. А 8 декабря, за десять дней до кончины поэта, в "Известиях" же было напечатано трехстрочное "Письмо в редакцию": "От души благодарю всех друзей-читателей, знакомых и незнакомых, поздравивших меня по случаю присуждения Государственной премии СССР за 1971 год. А. Твардовский". К тому дню он уже не мог ни говорить, ни тем более писать. Так что, судя по всему, это была традиционная формальность, исполненная газетой по указанию свыше. Да и премия была присуждена "задним числом" - за сборник 1967 года "Стихи последних лет". "Компенсация" за отставку с должности главного редактора "Нового мира" в феврале 1970 года, давшую толчок к болезням, инсульту, раку. Это была неуклюжая акция "умасливания" со стороны властей, которые продолжали бояться авторитета Твардовского. Закрытие "Нового мира" всячески умалчивалось в советской печати. Как писал тогда Григорий Водолазов, известный философ и автор журнала (и, между прочим, некогда сотрудник "Известий"), в "неподцензурном" письме "После умерщвления "Нового мира". Вместо некролога", власти не могли сказать о происшедшем правду, потому что это "значило бы обнаружить перед всем миром действительное бессилие противостоять могучему духовному влиянию журнала духовными же средствами..."
