До смерти неуживчивый пенсионер
Утром 30 августа 86-летний ветеран Великой Отечественной войны Николай Дудин решил покончить жизнь самоубийством. В 4 часа 40 минут он облился бензином из заранее припрятанной канистры и зажег себя спичкой.
В пожаре, который произошел вслед за этим, погибли еще восемь человек - соседи ветерана, постояльцы дома престарелых, расположенного в городе Вышний Волочек Тверской области.
Любители ездить из Москвы в Питер и обратно на машине примерно представляют себе, что такое Вышний Волочек. Это мрачноватый, довольно обшарпанный город, неловко разбросанный вдоль федеральной трассы. Про него в последнее время частенько пишут журналисты, хотя новостей немного и все в основном гнусные: уже несколько месяцев тут нет горячей воды, в минувшую холодную зиму люди здесь замерзали. Отопление в домах было, но, говорят, настолько слабое, что приходилось ходить по квартире в шубах и куртках - температура стремилась к нулю. Близкие холода этого года до минувшего понедельника снова были основной темой для обсуждения, однако трагедия на улице Льва Толстого несколько изменила, как принято нынче говорить, информационное поле.
Собственно, местные жители не особенно в курсе, где именно у них улица Льва Толстого, на расспросы можно потратить полдня. Проще узнать, где горел интернат для престарелых. Это покажут даже дети. Два обшарпанных корпуса из серого кирпича - новая местная достопримечательность.
Раньше была другая - сюда ездили смотреть на стекольный завод, делавший, в частности, рубиновые стекла для Кремлевских звезд. Теперь предприятие закрыто. На башни вообще собираются вернуть позолоченных двуглавых орлов. Так что самоубийство ветерана войны и гибель еще восьмерых инвалидов, как это ни парадоксально звучит, оживили обстановку: приезжают люди, до сих пор вокруг собирается толпа, снимающая некрасивые здания на красивые мобильные телефоны, зачастили областные чиновники, выставлены милиционеры, суетятся следователи и журналисты. В город прибыл лично тверской губернатор Дмитрий Зеленин.
О трагедии много разговоров, но толком при этом ничего не известно. О подробностях никто не распространяется. Журналистов внутри не жалуют. Сболтнуть лишнего боятся все - и персонал (под страхом увольнений), и обитатели.
- Зима скоро, - философски объясняют свое вынужденное молчание постояльцы заведения, мол, лучше не спрашивай, ты уедешь, а нам еще надо как-то тут прожить.
Известно, что обитают тут 480 человек, не только пенсионеры, но и молодые инвалиды. В обычный день их можно встретить по всей округе - сидят на лавочках, дышат воздухом в соседней роще. На улицу их выпускают с 8 утра. К 10 вечера все должны вернуться в свои комнаты - отбой. Но после трагедии режим дня в учреждении изменился. Во дворе дома-интерната пустынно. Из почти пятисот проживающих на улицу почти никто и не вышел. Даже после обеда. Да и зайти внутрь трудно. Двери охраняют три сотрудника интерната и три милиционера. Стоит заговорить с кем-то из постояльцев на крыльце, сразу подбегает "стража" и уводит чрезмерно болтливого собеседника внутрь, прочь от посторонних глаз.
- Жуткая история. Как обухом по голове, - только и сказал мне пенсионер и инвалид Виктор Александрович.
Попробую восстановить здесь ее печальные детали. По версии следствия, Николай Дудин, постоялец комнаты N 28, расположенной на третьем этаже шестиэтажного корпуса, в ночь на понедельник облил себя и свою комнату бензином. В 4.40 утра он чиркнул спичкой и сгорел. Вместе с собой забрал еще восьмерых обитателей интерната. Они отравились угарным газом. Двое из них - инвалиды-колясочники, которые жили в соседней с ветераном комнате.
- Они появились тут у нас совсем недавно, их перевели из другого интерната, - говорит мне местный главврач Татьяна Исоэ. - Замечательные были ребята, Саша и Володя. Обоим за сорок. Оба с детства страдали от ДЦП. Общительные были, неглупые люди, компьютером владели, много читали. Закадычные друзья. Один говорил очень плохо. Другой понимал его с полуслова. Со всеми здесь дружили.
А вот про самоубийцу Дудина никто ничего толком не знает или не хочет рассказывать. Вроде бы, жил он здесь последние три года и человеком считался замкнутым. Лезть к нему с лишними вопросами никто не старался. Знали, что ветеран. Где служил, кем работал, что у него за семья - никто не ведает. Не было до этого никому дела.
- За последние годы он сменил три интерната, - говорит главврач Татьяна Исоэ. - С людьми не общался, наверное, не любил их. Внешне Николай Михайлович был спокойным. Большой такой, бойкий человек. На старика не похож. Здоровье у него было хорошее. Но я так скажу: на редкость эгоистичный и жадный был мужчина. Я бы сказала - скряга. Хобби у него было такое - выбивал себе деньги: клянчил то у одних, то у других организаций. Ему операцию на глазах нужно было сделать. Так он все фонды обзвонил, письма губернатору и президенту писал, чтобы деньги добыть. И добился своего. Не заплатил за дорогостоящую операцию ни гроша.
- А может, у него и не было денег на операцию? - спрашиваю я.
- Эгоист он, - продолжает главврач, не отвлекаясь на мои вопросы. - У нас все по нескольку человек в комнате живут, а он добился себе отдельной. Пробовали подселить к нему соседей. Так он выживал их всеми способами. Люди сами уходили. Говорили, не могут с ним жить.
Любопытно, что из дальнейших расспросов выясняется, что эгоист Дудин все-таки умел общаться, причем вполне эмоционально. Он очень любил свою внучку. В последние дни несколько раз ей звонил.
- Вроде бы у него с семьей были сложные отношения, - говорит начальник департамента социальной защиты населения Тверской области Валентина Махринская, знавшая Дудина с 1998 года. - С сестрой он не общается. В свое время проживал с ней в одном доме, а съезжая, решил спалить дом дотла, чтобы никому не достался. От жены он ушел. Жил с дочкой. Но та пила постоянно. И в итоге он с ее квартиры съехал. Поселился сначала в одном интернате, потом в другом и наконец оказался в Вышнем Волочке. Но его никто не навещал. Семья его не любила. Только внучка иногда позванивала.
Для нее ветеран и попытался получить квартиру, прослышав о распоряжении премьер-министра обеспечить жильем всех ветеранов войны. Еще весной он начал просить улучшения жилищных условий. Неоднократно писал письма губернатору и даже президенту, пытаясь выбить жилплощадь. 11 июля он был поставлен в очередь и включен в реестр на получение жилищного сертификата за счет средств федерального бюджета. Но когда квартиру дадут - никто Дудину не говорил. Николай Михайлович волновался. И, по словам внучки Людмилы, еще в июне грозил себя сжечь, если квартиру не получит...
Следователи уверены - речь действительно идет о самоубийстве. Прибывшие через шесть минут пожарные нашли в комнате заготовленную заранее десятилитровую канистру с бензином. Его Дудин, скорее всего, купил на соседней заправке, в городе их всего-то три. До ближайшей - километр.
Жуткая, но простая и ясная картина. Есть в ней только одно странное обстоятельство. На днях из городской администрации пришло уведомление, что сертификат на квартиру ветеран Дудин получит в октябре. Дошло ли письмо до адресата?
- Да понятия не имею, - ответила мне главврач. - Может, и не дошло. Какое теперь это имеет значение?
КОММЕНТАРИЙ
Психолог-криминалист Михаил Виноградов: Эти люди не сумасшедшие
Самосожжение ветерана в доме престарелых, расстрел, учиненный инвалидом в собесе, - все эти трагедии последних нескольких дней далеко не частные случаи. К сожалению, это общественное явление, своеобразная акция протеста. На такое идет человек, доведенный до последней степени отчаяния, человек, который осознает, что он бессилен, что бесполезно бороться с нашей мошеннической бюрократической системой. И тогда он решается на чудовищный шаг.
Есть люди, которые просто кончают самоубийством. И их уход остается незамеченным. В данном же случае люди, доведенные до отчаяния, совершают поступки, вызывающие громкий резонанс в обществе. Не просто покончить с собой, но расстрелять сотрудников собеса, устроить самосожжение... Это желание не просто уйти, но уйти, хлопнув дверью, так, чтобы наконец пробить стену безразличия.
Самосожжение - самый крайний способ именно социального протеста. И идут на такое люди, подчеркиваю, психически абсолютно здоровые, но доведенные до отчаяния. Есть такое понятие - кумулятивный аффект. То есть накопительный. Это когда боль, обида копятся, копятся и, наконец, хватает последней капли, чтобы произошел взрыв. Люди идут на такие поступки именно в состоянии накопительного аффекта. Посмотрите, кто совершает их? В одном случае - инвалид, в другом - старик из дома престарелых. То есть это люди, которые постоянно сталкиваются с чиновниками-бюрократами.
Конечно, была у них и некая психологическая предрасположенность. И у пенсионера - преклонный возраст, когда все в жизни воспринимается уже не так, как в молодости. И у молодого инвалида, оставшегося без руки. Естественно, были у них особенности характера - такие как обостренное чувство справедливости, повышенная ранимость и обидчивость. Но это ни в коем случае не психическая патология. Называть их "сумасшедшими" некорректно. Людей элементарно довели...
Можно ли считать такие случаи "приметой" нашего времени? Если сравнивать, например, советское время и сегодняшнее - частота их примерно одинакова. И в СССР случались самосожжения на Красной площади. Потому что дело тут не во времени. Чиновники-то наши во все времена одинаковы! Пусть у нас сейчас новые времена, есть частный бизнес, можно ругать президента и премьера... но чиновничество-то все то же! Это особенность российская такая - чиновники были те же и при царе! Вспомните картину Григория Мясоедова "Земство обедает" (1872). Сидят несчастные просители на земле вокруг "собеса", едят кто кусок хлеба, кто свой жалкий пирожок из тряпицы. А за окном довольные, сытые чиновники обедают. Это было, есть и никуда не уйдет из России. Это менталитет российский. Причем чем мельче чиновник - тем больше он куражится над беззащитным человеком.
Как помочь таким людям? Это вопрос не к психиатрии, это вопрос к системе. Реформировать систему невозможно, утопия. Да и есть у нас всякие комиссии, но проблема сводится к тому, что все жалобы на местных чиновников из любой инстанции - прокураторы, Общественной палаты, совета министров, откуда угодно - возвращаются для разбирательства на место и попадают к... тому же чиновнику. Кстати, из опыта советских времен неплохо было бы перенять систему двойного контроля - когда существовал партийный контроль и народный контроль. И жалобы разбирали люди, не зависящие от местных чиновников. Вот если бы нам восстановить подобную систему, чтобы контролировали работу чиновничества люди, не заинтересованные в укрывательстве их прегрешений.
Екатерина Пряхина
