Человек нового мира

В молодогвардейской серии "Жизнь замечательных людей" вышла биография поэта, написанная Андреем Турковым. С одним из старейших отечественных критиков, лично общавшимся с Твардовским, беседует обозреватель "Известий".

известия: Одно из первых моих детских воспоминаний - лето, воскресенье, мы с родителями едем в лес за грибами, и папа, тридцатилетний, редактор областной молодежки, держит газету и восторженно читает вслух стихи. Я, конечно, не понимаю, почему смеются и чему изумляются взрослые. Не понимаю - но запоминаю на всю жизнь как большое хорошее событие. И смешную фамилию героя стихов запоминаю - Тёркин.

андрей турков: Так... Август шестьдесят третьего, газета - "Известия", а "стихи" - поэма Твардовского "Тёркин на том свете". Это действительно было событие. У Твардовского в дневнике есть запись тех дней, что появление поэмы всем представляется невероятным, исключительным и сам он готов ущипнуть себя - не сон ли?

и: А ваша первая встреча с Твардовским - когда и какая?

турков: В армии, в начале 43-го, где-то под Калугой мне попал в руки "Тёркин" - уже отдельной книжечкой, но еще неполный. Очень сильное впечатление осталось от стихов более поздних - "Я убит подо Ржевом", "В тот день, когда окончилась война" - и от того, что Твардовского уже тогда клевали, подхватив его же выражение "жестокая память". Дескать, из-за этой памяти отодвигается на задний план сегодняшний день.

Как мы познакомились, честно говоря, не помню. Первое отчетливое воспоминание: 1951 год, Твардовский уже редактор "Нового мира", в "Правде" - разнос одной из статей, напечатанных в журнале. По канону тех лет после этого полагалось обсуждение, "проработка", покаянные речи. Твардовский, как и все до него, признал "идейную ошибку", произнес какие-то принятые формулировки. И вдруг резко вскидывает взгляд и говорит: мы не собираемся посыпать голову пеплом. Меня это поразило. Характер, человек были сразу видны.

и: Мало кто перечитывает книжки, которые когда-то проходили на уроках литературы. Особенно стихи. Тем более если их заставляли заучивать наизусть. "Переправа, переправа!/ ...Бой идет святой и правый,/ Смертный бой не ради славы,/ Ради жизни на земле". Образ Твардовского, вынесенный из школьной программы, думаю, у всех примерно такой: автор "Василия Тёркина", мэтр советской поэзии, редактор "главного" литературного журнала, лауреат всевозможных премий - от Сталинской до Ленинской...

турков: ...этакий баловень судьбы и безоблачный поэт. На самом деле этот "счастливчик" был весь в рубцах и шрамах! Будучи совсем молодым поэтом, объявлен "кулацким подголоском", негодовали, почему это его вместе с раскулаченной семьей не выслали. В 37-м едва избежал ареста. С трудом продирались через редактуру главы ныне хрестоматийной "Книги про бойца" - "Василий Тёркин". Очерки "Родина и чужбина" подверглись разносной критике в печати, и публикация была прервана. Поэма "Тёркин на том свете" была под запретом девять лет, а "По праву памяти" - семнадцать, при жизни автора не публиковалась. Наконец, Твардовского дважды вынуждали покинуть журнал "Новый мир". Такой вот послужной список...

и: Андрей Михайлович, а почему после книг о Чехове, Салтыкове-Щедрине, Блоке вам захотелось вернуться к биографии Твардовского?

турков: Ну, есть же законы композиции: написал в начале жизни книжку, в конце жизни тоже нужно написать книжку. Если серьезно, впервые моя книга о Твардовском была издана в 60-м, в 71-м ее переиздавали, и мне не удалось напечатать главу про "Тёркина на том свете", он опять был в опале. Уже потеря. Кроме того - период редакторский Твардовского в первой книжке отражен не был, за последнее время благодаря покойной его жене Марии Илларионовне и дочерям мы получили свод его рабочих тетрадей, которые одновременно играли роль дневников. Поразительные по степени откровенности, самокритичности, требовательности к себе, они дают представление о том пути, который он проделал. Ну и вообще, по-моему, это замечательный поэт, совершенно недооцененный, и замечательный человек, это явление, о котором просто интересно говорить.

и: Причем явление, отнюдь не законсервированное в своем времени.

турков: Безусловно. Вот мы сейчас спорим о роли Сталина в войне, о том, как к нему тогда относились солдаты. Тот же "Тёркин" так трудно пробивался в печать, потому что там нет ни Сталина, ни Ленина, и о партии не слышно. Представьте: конец августа - начало сентября 42-го года, немецкие танки у Сталинграда. Только что вышел знаменитый сталинский приказ "Ни шагу назад!", где говорилось, что армия отступает, покрыв свои знамена позором, и записана формулировка "преступление перед Родиной". И в этот момент публикуются первые главы поэмы. Они об отступлении 41-го года, но очевидно перекликаются с тем, что происходит вокруг: "Шел наш брат, худой, голодный,/ Потерявший связь и часть,/ Шел поротно и повзводно,/ И компанией свободной,/ И один, как перст, подчас./ Шел он, серый, бородатый,/ И, цепляясь за порог,/ Заходил в любую хату,/ Словно чем-то виноватый/ Перед ней./ А что он мог!". Герой - и одновременно мученик войны. Это было неслыханно, такого солдаты тогда о себе не читали. В начале войны он написал письмо, по-моему, это письмо жене, и там такая мысль была: мы (т.е. корреспонденты) подъезжаем к тем окопчикам и ямочкам, где люди на передовой, мы наскоро их расспрашиваем, вздрагивая от далекого разрыва мины, и уезжаем, провожаемые незабываемыми взглядами этих людей. Вот эта совестливость ему "Тёркина" и продиктовала. Потом - глава о переправе. Картин гибели у нас в литературе и в печати тоже практически не было. А тут "люди теплые, живые, шли на дно, на дно, на дно"... Анна Андреевна Ахматова соизволила сказать - как записала Лидия Чуковская: "Тёркин"? - ну что ж, в войну бывают нужны веселенькие стишки. За "веселенькими стишками" Ахматова не разглядела большого трагического поэта. Если же говорить о главе "Смерть и воин" - я вообще считаю, что такие строки в мировой поэзии - наперечет.

Еще один перекликающийся с сегодняшним днем сюжет. До войны слово "русский" было как-то не в почете. Бытовало - "советский". И вдруг "русский" амнистируется. И не только амнистируется, а начинает выпячиваться как таран. Твардовскому, и об этом тоже есть дневниковая запись, важно, чтобы в его поэме было лучшее воюющих людей, национальное без нажима. Говорят, сейчас в каком-то документе написано, что патриотизм - это возвеличивание своей нации. Здравствуйте! Тогда что такое шовинизм?..

В 1954-м, в начале "оттепели" Александр Трифонович очень надеялся, что сумеет напечатать "Тёркина на том свете". Конечно же не удалось, начался настоящий погром. И когда Твардовского окончательно допекли, он прямо сказал, что для него эта поэма - суд над бюрократией и аппаратчиной. (Согласитесь - тоже вполне себе современная тема.) Вот против чего и кого он выступал, еще, может быть, до конца не понимая, что они-то и определяют суть сложившейся системы. Но чем дальше, тем больше понимал. Говорил, что литература XIX века была свободней, мы подчинены своей религии - "самой передовой теории". В дневниках есть запись по поводу ленинской фразы о том, что Россия выстрадала марксизм: горько думать, что она прожила еще 45 лет (с момента произнесения этой фразы) отнюдь не единственно верной практики.

и: Это было разочарование именно в системе?

турков: Да. Сказать, что он разочаровался в социалистической идее, - нельзя.

и: Можно ли после этого сказать, что Твардовский был советский писатель?

турков: Он был абсолютно советский писатель. Это человек, которого родила революция, "дитя" комсомола, со всем его энтузиазмом, со всей наивностью, со всеми заблуждениями тех лет. Он был готов пытаться понять даже коллективизацию - я, мол, еще не дорос. И очень долго это в нем было. О нем говорили: "певец колхозной нови". После войны эти "песни" как отрезало. Мучительно расставался с верой в Сталина. Помимо всего прочего, у него ведь были Сталинские премии за "Тёркина" и за "Дом у дороги", "Страну Муравию" могли разгромить, но товарищу Сталину она понравилась... Я своими ушами от него слышал: я был сталинистом, хотя и не дубовым. Когда началась антикультовая полоса, он поначалу сопротивлялся. Это тоже характерно: он не был человеком, который - раз! - и повернулся на 180 градусов. Он хотел сам это все прочувствовать. Между прочим, веру в Ленина и любовь к нему он пронес до конца.

и: Так ведь это характерные, поколенческие вещи.

турков: Безусловно. Все мы через это прошли. Восстановление ленинских норм - это именно мечта прорваться через Сталина, оппозиция Сталину. Будучи редактором "Нового мира", Твардовский читал огромное количество материалов. В статье историка Михаила Гефтера он зацепился за фразу Маркса, где было словечко "самоизменение". И применил его к себе. Это и впрямь для него были долгие годы самоизменения. Запись в дневнике: для него, депутата, каждый прием, на который приходят люди со своими бедами, - мука, потому что он почти ничего реально сделать не может. Более поздняя запись, уже после окончательного ухода из журнала: а есть ли у нас советская власть?

и: Андрей Михайлович, а с чем он связывал надежды?

турков: Надежды?.. Огромная надежда после ХХ съезда. Огромная. Он считал, что своим "Новым миром", как танк, входит в прорыв, чтобы "оттепель" в настоящую весну превратилась. А потом - горькая запись последних лет: мы-то думали, что все всерьез, а это была езда с ограничителями. Он, конечно, в чем-то был наивен. Уговаривал Хрущева отменить цензуру.

и: Знаете, я вот подумала, может быть, в Твардовском не было какой-то предвзятости в отношении к Хрущеву, потому что в нем - хотя бы в силу происхождения - не было снобизма.

турков: Бесспорно, они вполне могли найти общий язык. При этом для Хрущева Твардовский - примерно как Демьян Бедный. Вот он такой полезный, да еще и милый.

и: В последние годы часто сетуют на отсутствие в России гражданского общества. Ссылаются на психологию людей, воспитанных в Советском Союзе, где, дескать, априори такового быть не могло. Но оглядываешься хотя бы на то, что называлось тогда литературно-общественной жизнью, и начинаешь понимать, что "гражданское сознание", "гражданский долг" и "гражданственный поступок" не были тогда для очень большого числа людей пустыми словами.

турков: Совершенно верно.

и: Вспомнить, как северные реки не дали повернуть, как боролись Распутин, Залыгин, Белов, Астафьев, Бондарев - и не только они, - защищая Байкал и усадьбы Толстого и Островского от выбросов химкомбинатов, как хоронили Пастернака и того же Твардовского, сколько коллективных писем было подписано в защиту диссидентов, сколько личных писем отправлено на самый верх, чтобы своим авторитетом поддержать кого-то попавшего в беду или в опалу.

турков: Сколько таких писем Твардовский написал... Это не говоря уж о том, сколько жизни он положил, чтобы до читателей, до того самого общества дошли Виктор Некрасов, Овечкин, Солженицын, Абрамов, Василь Быков, Домбровский - то есть правда о временах сталинского террора, о войне и положении деревни...

и: Для меня было неожиданностью, что Твардовский написал письмо в защиту Бродского.

турков: Заметьте: будучи совсем другого типа поэтом.

и: Да, есть коротенькая запись у Лидии Корнеевны Чуковской, как Бродский после ссылки пришел в "Новый мир" со стихами и Твардовский их не взял, сказав - то, что вами пережито, в стихах не отразилось. Но при этом пригласил домой - поговорить.

турков: Очень на него похоже.

и: Бродский, что тоже характерно, отказался.

турков: Ну, конечно, они говорили на разных языках. Бродский когда-то сказал, что наш читатель воспитан на "Жди меня", сурковской "Землянке" и на плясовой "Тёркина". Что же до стихов Бродского - Твардовский их, может быть, недостаточно оценил потому, что отзвука в этом пласте литературы у него не было. Конечно, у него были свои вкусовые пристрастия. И ошибки, как и у всех.

и: А признавать их он умел?

турков: Виктор Некрасов, которого Твардовский некогда открыл, писал, что видел его разного, иногда - с побелевшими от ярости глазами, но никто не умел так признавать свою неправоту. И возражал тем, кто утверждал, что Твардовский не любил поэтов - не поэтов он не любил, а бездарей, посредственностей в поэзии.

60-е годы. Он не очень-то добро относится к молодым - не в его духе. В журнале пытаются затеять дискуссию о поэзии. Твардовскому кажется, что слишком мелькает фамилия Евтушенко. Устроил сотруднику разнос, потом взял книжку "Яблоко", прочел - парень действительно способный. И дальше что происходит. Печатает он Евтушенко редко, часто ругает. Сам Евтушенко где-то пишет, что плакал от его критики. Но вместе с тем Твардовский предлагает его сборник в серию "Библиотека советской поэзии".

Натыкаешься в "Рабочих тетрадях" на запись - вернулся в "огромность квартиры". Цитата, в кавычках, а потом - и без!

и: Пастернак?

турков: Пастернак - "Мне хочется домой, в огромность/ квартиры, наводящей грусть..." Хотя при этом, когда, кажется, Костя Ваншенкин посетовал, что не был знаком с Пастернаком, Твардовский высокомерно заметил: "Не много потеряли". Во время печально знаменитой истории с "Живаго" он скрепя сердце присоединился к коммюнике предыдущей - Симонова, Кривицкого и т.д. - редакции "Нового мира", что роман не подлежит публикации, но когда Пастернак умер, пытался добиться, чтобы его по-человечески похоронили, следы этого есть в дневниках. Но ничего не вышло, конечно. Прочитав литературные записи разговоров с Пастернаком, замечает в дневнике: какой несчастный человек, интересный человек. Все-таки при определенной жесткости в характере он был открыт.

и: Бродский, описывая Соломону Волкову встречу с Твардовским, говорит, что он был похож на директора завода, то есть обозначает типаж большого чиновника - хоть и от литературы. Это действительно в нем чувствовалось? Какой он был в общении? Цену себе знал? Прямой или с двойным дном был человек?

турков: Никакого двойного дна не было. А цену себе очень даже знал, это бесспорно.

и: Это как поэт.

турков: Да и вообще как личность. Характер был трудный - и для себя, и для близких, тем более что была известная русская слабость, и он это очень трагически переживал. Он мог установить дистанцию в общении. В 41-м году весной он встретился в Ялте в Доме творчества с Вениамином Кавериным. Каверин оставил интересные воспоминания об этой встрече. Что Твардовский был красив, что было видно, как он безумно любит литературу и ответственно к ней относится, можно назвать его гордецом, но это потому, что он не терпит людей, которые видят в литературе способ добывания средств, этих людей от него относило как ветром. И это было.

и: А за что его не любили?

турков: Твардовского? За гордыню. Считали, что он слишком горд. За резкость в оценках. Замечательная запись у Симонова в воспоминаниях о поре понижения оценок: когда преувеличенно хвалишь то, что похвалы недостойно, - и вдруг ловишь краем глаза укоризненный, угрюмый, печальный взгляд Твардовского. А резкости были такие. Выставляются на премию некие стихи. И Твардовский говорит на обсуждении: я такие стихи теленка могу научить писать. Представляете - простить такое?!

и: Он был верующий человек?

турков: Вы знаете, вот как относительно Чехова до сих пор идут об этом споры, точно так же и с Твардовским. Изумленная запись Симонова где-то в дневнике, что Твардовский знает Новый Завет. Похоже на правду. Возможно, это шло из детства, от семьи. Но он никогда об этом не говорил. Звук уважения к религии - есть. Рассказывают, что он посмотрел фильм Пазолини о Христе и, хотя это фильм не его по стилю, был очень взволнован.

и: Одной поэзии ему для самореализации не хватало? Нужно было еще какое-то дело - вот, журнал.

турков: Когда уже шли последние месяцы существования его журнала, во время какого-то редакционного разговора он сказал, что считает период "Нового мира" в своей биографии столь же значительным, как период создания "Тёркина". Это важно. Потому что "Тёркин" ведь - "моя отрада, отдых мой и подвиг мой".

В первый приход в "Новый мир" он еще был не так увлечен журналом. Хотя что значит, увлечен - не увлечен... В 52-м году Валентин Овечкин - один из тех, кто критиковал "Родину и чужбину" Твардовского и даже замахивался на "Дом у дороги" по поводу отсутствия там колхозной действительности, - обошел все редакции со своими "Районными буднями" и везде получил от ворот поворот. И пришел в "Новый мир" уже в полной безнадежности, да еще попал в конце рабочего дня, и уборщица сказала ему - да ты оставь, мол, не потеряется. И он уехал в свой Курск. А через два дня получил телеграмму с вызовом - для подготовки рукописи к печати. Твардовский рассказывал потом, что взял эту рукопись, начал читать в редакции, заинтересовался, читал в машине по дороге на дачу, был так потрясен, что заплакал, на следующий день, не дожидаясь Москвы, где-то по дороге остановился и дал телеграмму автору... И ведь он пробил "Районные будни", что в ту пору было поразительно. Алексей Иванович Аджубей, кстати, бывший редактор "Известий", который хорошо знал политическую кухню той поры, говорил, что, если бы Сталин не умер, "Районные будни" еще бы отрыгнулись Твардовскому не меньше, чем роман Гроссмана "За правое дело". Это был огромный прорыв.

и: То, как Твардовский получил и читал "Один день Ивана Денисовича" Солженицына, - точная рифма к овечкинской истории, но уже из второго периода его редакторства в "Новом мире".

турков: Да, он вечером начал читать рукопись уже в постели, но понял, что так не почитаешь, оделся, читал всю ночь напролет, утром принялся звонить - где, кто этот автор (рукопись была подписана "А. Рязанский"). Как и с "Районными буднями", он затеял почти безнадежное дело. Но "Один день" понравился Хрущеву и был напечатан. И Твардовский совершенно прав, оценивая это как подвиг.

История вся на параллелях. Судьба "Нового мира" очень похожа на судьбу некрасовского "Современника" и "Отечественных записок" Салтыкова-Щедрина. Для тех это тоже было любимое детище. И Твардовский был великий поэт и один из наших великих редакторов. Опять же - насчет параллелей. Когда закрыли постановлением четырех царских министров "Отечественные записки", Щедрин писал: такое ощущение, что у меня опечатали душу. И друзья Щедрина обсуждали в переписке, как он будет жить без журнала. Ну, тот прожил еще несколько лет, а Твардовский сгорел. Была просто травля. И "деятель ленинского типа", как именовали Брежнева, не соизволил его принять и не ответил на его последнее отчаянное и в то же время высокое письмо, когда он пишет: то, что происходит с "Новым миром", будет воспринято как проявление сталинизма. Наплевать им всем на это было в высшей степени!

К сожалению, мы, русские, не ценим нашей славы. И Твардовского мы не ценим. Вот отмечали 65-летие Победы - Твардовский почти не звучал. Нет, выпал из обращения. Уже школьники рассматривают Великую Отечественную войну, как Вторую Пуническую, где-то в античном мире. А ведь это не просто история, это судьба каждой нашей семьи. Встречаешься с ними, рассказываешь, читаешь стихи - задевает. Вообще, очень похоже на то, как смотрят, сколько у ветерана на груди орденов, а нашивки за ранения не замечают.

и: Андрей Михайлович, просто уже представления не имеют, что это такое.

турков: И со стихами то же самое происходит. Меня тут попросили поговорить о войне и военной литературе с ребятами, которые участвуют в конкурсе чтецов. Их учили дикции, отрабатывали интонацию. А я им читал все те же "Я убит подо Ржевом", "Смерть и воин"... И что-то изменилось у них в глазах. Ну, когда девочки слёзятся, понятно, но подошел мальчик и сказал: я выбирал для себя другие стихи, но возьму Твардовского. Не читают, видимо, им ничего такого... Да, это жестокая память. Это будет потрясение. Но пусть будет это потрясение. Я считаю, что только такими сильными средствами можно сегодня до них достучаться. 

Средства на создание памятника народному поэту Александру Твардовскому аккумулируются Российским фондом мира. Реквизиты:

ИНН - 7704015302

КПП - 770401001

ОГРН - 1037739383219

ОКПО - 00061361

Международный общественный фонд "Российский фонд мира", Вернадское ОСБ 7970 г. Москва

Расчетный счет N 40703810538180133268 в ОАО "Сбербанк России", г. Москва, БИК 044525225, корр. счет 30101810400000000225.

Наименование платежа:

Благотворительное пожертвование на сооружение памятника А. Твардовскому.

НДС не облагается.