Всемирный русский
4 июня Россия простилась с Андреем Вознесенским. На панихиду в Центральный дом литераторов пришли сотни поклонников поэта и десятки деятелей культуры. Проводы эпохи 60-х не были пышными.
На сцене он был один. На стульях возле гроба - никого. "Дорогому Андрею Андреевичу от Бориса, Николая и Юлии", - читалась надпись на одном из венков, стоявшем в центре. "Андрею от семьи", - читалось на другом. "От Солженицыных", - поясняла лента происхождение одной из корзин. Два венка обозначали границы траурной сцены: слева у входа - "От Роспечати", справа - "От президента Российской Федерации". Вошедшие первыми быстро прошли мимо гроба и заняли места в зале. Толпа быстро обмелела, превратилась в ручеек - к гробу подходили по одному, медленно, и времени у каждого для прощания было предостаточно. В какой-то момент очереди и вовсе не стало. В тишине кто-то говорил по телефону: "Ты что, на Вознесенского не придешь? А-а-а. Да? Но ты заходи все равно". И стало неприятно, что среди поклонников затесались и любопытствующие.
Унесли первую партию цветов, завернув в полотнище, лежавшее в изножье гроба. Полотнищ было много, но, кажется, в итоге потребовались не все.
Девушка лет восемнадцати, в клетчатой рубашке подошла, опустилась на колени, а потом положила в стопку цветов сложенную бумажку. Записку, просьбу, вопрос? К нему шли пожилые дамы с палочками, дамы в широкополых шляпах, дамы в длинных юбках, дамы в вязаных шалях, мужчины в рубашках навыпуск (конечно, клетчатых и даже белых), мужчины в джинсах, мужчины с сумками через плечо. И очень мало мужчин в хороших костюмах. Один из них подошел к гробу и отдал покойнику пионерский салют.
Ближе к одиннадцати в очереди стали появляться узнаваемые лица. Первым пришел кинокритик Петр Шепотинник. Композитор Алексей Рыбников вынес на сцену корзину белых роз - "От Рыбниковых". Поэт Владимир Вишневский принес букет ирисов, пристроил их возле гроба, а потом сделал резкое движение - привстал одним коленом на высокий постамент и только тогда смог дотянуться до лба покойного. Олег Меньшиков стоял в очереди, держа за руку жену Настю, иногда снимал темные очки, чтобы утереть слезы. Руки супруги расцепили только возле гроба, и актер сделал два шага вперед, попрощался. Ближе к полудню зал ЦДЛ наполнился и стало нестерпимо душно. Перед панихидой все пришло в движение - одни выходили из зала, другие заходили, третьи шли в буфет. В подвальном буфете неузнаваемые в лицо литераторы поминали поэта начиная с 10 утра. Возле центрального входа знавшие его лично и успевшие уже попрощаться обсуждали последний день рождения. Как он принимал гостей в шатре - он мог посидеть немного в перерывах между капельницами: в 16 часов одна, в 18 - другая. И что он был почти невесом - 46 килограммов. И что гроб стоит полупустой - его почти совсем там нет. А еще говорили, что на похоронах Василия Аксенова очередь стояла длиной от Садового кольца, шириной в четыре человека. А здесь с утра почти никого не было. "Это печально подтверждает мой любимый тезис, что сейчас время поэтов, а не поэзии. Поэтов, которые умеют заявлять о себе громко", - говорила главный редактор журнала "Октябрь" Ирина Барметова.
Незадолго до полудня на сцене появилась вдова поэта Зоя Богуславская. Положила в гроб розы. Единственная из всех. Села рядом. Не плакала. "Сегодня мы прощаемся с поэтом. Ушло целое поэтическое пространство", - открыл панихиду в 12.00 писатель Александр Кабаков. Вениамин Смехов начал читать "Прощание с Политехническим" прямо с этого места:
"Ура, эстрада! Но гасят бра.
И что-то траурно звучит "ура".
12 скоро. Пора уматывать.
Как ваши лица струятся матово.
В них проступают, как сквозь экраны,
все ваши радости, досады, раны.
Вы, третья с краю,
с копной на лбу, я вас не знаю.
Я вас люблю!
Чему смеетесь? Над чем всплакнете?
И что черкнете, косясь, в блокнотик?"
И в тот момент ваш корреспондент, стоявшая третьей с краю от сцены, возле венка "От президента Российской Федерации", вздрогнула и перестала черкать в свой айфончик. Откуда он все знал и про ЦДЛ, и про панихиду, и про корреспондентку, если написано это было в 1962 году?
Александр Кабаков в конце панихиды зачитал список тех, кто прислал соболезнования: президент России Дмитрий Медведев, премьер-министр Владимир Путин, Михаил Горбачев, Наина Ельцина, Сергей Миронов, Владимир Спиваков, Юрий Любимов, Лев Додин, президент Грузии Михаил Саакашвили, Анатолий Чубайс.
Поэт Евгений Евтушенко произнес текст "о всемирных русских" и зачитал стихотворение "Не стало поэта, и сразу не стало так многого...", подкрепляющее идею о всемирности поэтов поколения 60-х, которому принадлежат и автор, и усопший. "Мы все твои дети, Россия, но стали всемирными русскими. Все - словно бы разные струны гитары, что выбрал Булат".
Когда к микрофону вышел поэт Евгений Рейн, над сценой вдруг закружились пушинки. Одна, вторая, третья. Кто-то из выступавших их принес на лацкане пиджака или они пробрались сюда вместе с цветами. "Да будет земля ему пухом", - произнес Евгений Рейн в конце.
В 14.00 черный "Кадиллак" увез поэта из ЦДЛ в храм Святой Татианы, что при МГУ, на отпевание. А через полчаса пух прибил оголтелый московский ливень. И все закончилось. Все.
МНЕНИЯ
Владимир Вишневский, поэт: Вознесенский открыл совершенно новый язык
Вклад Вознесенского в нашу культуру бесценен. Это новая поэзия, но замешенная на традициях великой русской литературы, - не зря уже в 14 лет его заметил Пастернак, и эта творческая дружба сопутствовала всей жизни Андрея Андреевича. Вознесенский открыл совершенно новый язык, и у нас остается право и дар читать, смаковать его книги. Даже когда он заболел и мы с болью вынуждены были наблюдать потерю его культового голоса, мозги его были свежи. Он был поэтом от Бога, поэтом от страны.
Виктор Ерофеев, писатель: Был бесстрашен в своей поэзии
В нашей стране литература - это единственно реальная защита. Сегодня мы провожаем человека, который защищал нас новаторским словом. Словом, которое превращало в личность, словом, которое ничего не боялось. Вознесенский был бесстрашен в своей поэзии. Это человек, который дал нам представление о России как части мировой цивилизации. Он, конечно, нас всех освободил. И его уход - потеря огромной энергии, нас сохранявшей. В альманахе "Метрополь" мы были совсем маленькими гаврошами, бросавшими вызов, а он представлял собой авторитет с состоявшейся биографией, которому было чего терять. Но он нас всегда прикрывал и давал пример, как чувствовать себя человеком - многогранным, свободолюбивым.
Юрий Рост, писатель: Ему было тесно в словах
Я познакомился с Андреем Андреевичем в конце 1970-х годов. Не могу сказать, что мы с ним дружили домами, но часто общались. За ним было интересно наблюдать - он чувствовал биение жизни и передавал эту пульсацию через свое творчество. Стихи во многом гомеопатическое средство - они имеют отдаленный результат. Невозможно прочитать стихотворение и изменить жизнь. Но Вознесенскому удавалось влиять на умонастроения людей. Он буквально завораживал десятки тысяч людей. Это была поэзия, собирающая стадионы. Вознесенский еще необычаен в том, что ему было тесно в словах, он всегда пытался расширить рамки.
Олег Табаков, художественный руководитель МХТ им. Чехова: Искренне удивлялся одаренности других
По сути я считаю Вознесенского самым совершенным словесным конструктором. Ему от Бога был дан талант самостоятельного и оригинального стихосложения. Звенящего, фонетически яркого, несущего правду в своем звучании. Не зря его благословил Борис Пастернак - все было вовремя и по заслугам. Несправедливо судьба обошлась с поэтом, когда он заболел. Андрей и хворь - взаимоисключающие понятия. Мы довольно регулярно виделись, и было тяжело смотреть, как умаляются его физические силы. У него было одно свойство - он искренне удивлялся одаренности других.
Михаил Швыдкой, специальный представитель президента по международному культурному сотрудничеству: Перестраивал мир слова и мир вокруг себя
Вознесенский обладал удивительной свободой в обращении с языком. Он был коренным русским поэтом, живущим внутри русской словесности. Для русской поэзии XX века Андрей сделал невероятно много, к тому же обладал тонким изобразительным чутьем. В 1992 году, будучи директором издательства "Культура", я напечатал книгу Андрея "Видеомы". Это был отдельный проект, и я хорошо помню, как он над ним работал. Для него тщательность "приготовления" книги была невероятно важной. В нем всегда жил архитектор - Андрей перестраивал мир слова и мир вокруг себя.
Записала Наталия Маргиева
