Страсти на Страстной
До 1931 года Пушкинская площадь называлась Страстной по имени монастыря, стоявшего на ней с XVII века. А в 1937 году этот замечательный памятник средневековой русской архитектуры снесли в ходе борьбы с религией.
За десять лет до этого печального события поодаль от монастыря по проекту архитектора Григория Бархина было построено здание комбината "Известия", образец конструктивизма. Знаменитый "дом с иллюминаторами" украшает площадь и по сей день, однако к началу 60-х редакции и издательству стало в нем тесно. Но впритык к старым "Известиям" стоял трехэтажный особняк начала XIX века, который во всех московских справочниках и путеводителях значился как "дом Фамусова". Чтобы построить новые "Известия", надо было снести старый дом. И тут на бывшей Страстной разыгрались нешуточные страсти.
На исходе 1966 года исполком Моссовета принял решение о сносе здания. Кампанию за сохранение особняка поднял Ираклий Андроников. В статье, опубликованной в "Литературной газете", он писал, что в этом доме Грибоедов "прописал" Фамусова. Ираклию Луарсабовичу вторил на страницах "Науки и жизни" Владимир Солоухин: "Дом морально связан с именами Пушкина и Грибоедова. Именно его имел в виду Грибоедов, когда писал "Горе от ума", потому дом и называется теперь "домом Фамусова". Естественно, что такой памятник надо хранить".
Вручая мне эти статьи, Борис Иванович Илешин, тогдашний редактор отдела информации "Известий", объяснил ответственное задание: выяснить все, что касалось истории "дома Фамусова". И я начал расследование.
Архитекторы, историки, литературоведы, которых я спрашивал, почему особняк называется "домом Фамусова", неизменно отвечали: так написано у Гершензона. Книгу известного дореволюционного историка литературы Михаила Гершензона "Грибоедовская Москва" я перечитал несколько раз. Нигде, ни в одной строчке в ней не было сказано, что это - дом Фамусова. Михаил Осипович описывает историю семьи Римских-Корсаковых. Рассказывая о хозяйке особняка Марье Ивановне, о том, какие балы она закатывала, какие гости у нее бывали, он пишет: "Дом Марьи Ивановны в 1816-1823 годах во всех отношениях типичный дом грибоедовской Москвы. Как раз в эти годы и как раз в том кругу, к которому принадлежала семья Римских-Корсаковых, Грибоедов, наезжая в Москву, наблюдал московское общество. Очень вероятно, что в эти приезды он бывал в ее доме".
Это "очень вероятно" единственное вселяло в меня надежду. Потому что очень вероятно, что Александр Сергеевич и не бывал ни разу в доме на Страстной площади. После долгих поисков я вышел на Александра Краснова. То, чем даже не интересовались ученые мужи, знал простой московский бухгалтер.
Одни собирают марки, другие - старые монеты, а Краснов - легенды. Александр Викентьевич рассказал мне, что в 70-х годах XIX века в журнале "Русский архив" печатались письма дам московского света - М. Волковой к В. Ланской. В них описывалась жизнь Москвы перед наполеоновским нашествием. Публикации шли под общим названием "Грибоедовская Москва", отсюда Гершензон и позаимствовал название для своей книги, здесь нашел и главную ее героиню - Марью Ивановну.
Когда в 1910 году Малый театр осуществил постановку "Горя от ума", художник спектакля Л. Браиловский в качестве натуры для декорации последнего действия использовал лестницу в доме Римских-Корсаковых. Тогда-то московские репортеры и окрестили особняк на Страстной "домом Фамусова". Так что мину замедленного действия под известинцев подложили еще в начале прошлого века свои же братья-журналисты. В 1914 году Гершензон издал книгу, и легенда окончательно канонизировалась.
Итак, все встало на свои места: "дом Фамусова" - не более чем городская легенда. Грибоедов вообще не мог рисовать с его обитателей героев своей комедии. Он приехал в Москву в 1823 году, имея половину готового текста "Горя от ума". Все главные герои комедии уже существовали в рукописи. Однако, чтобы освежить юношеские впечатления, Александр Сергеевич пустился в высший свет и, как пишет в своих воспоминаниях его ближайший друг Бегичев, посещал московские балы. Но о Римских-Корсаковых Бегичев даже не упоминает! Какие уж там прототипы...
Обо всем этом, а также о заключении профессора кафедры истории искусства МГУ В. Ильина, что "этот дом ничего общего ни с классикой, ни с искусством архитектуры не имеет, довольно заурядное здание неопределенного типа", я написал докладную на имя главного редактора Льва Николаевича Толкунова. За его подписью она пошла в Политбюро к самому товарищу Суслову. Вот на каком уровне решался этот вопрос!
К великому сожалению, мое расследование дальше Суслова так и не пошло, и московская общественность восприняла снос "дома Фамусова" как очередное проявление волюнтаризма властей.
